СССР CCСР - СТАЛИН - ...:::Мифы о СТАЛИНЕ:::...

МИФЫ О СТАЛИНЕ


"Украденное завещание"

"Убийца Кирова"

"Организатор безумного террора"

"Истребитель Красной Армии"

"Виновник поражений нашей страны"

 

Во время викторины, транслирующейся по радио, слушателю предлагают дать ответ на вопрос: "Кто продал американцам Аляску?". Участник радиоигры уверенно отвечает: "Сталин". К сожалению, этот нелепый ответ не столь уж нетипичен для многих наших соотечественников, которые твердо убеждены в том, что наибольший ущерб нашей стране за всю ее историю нанес Сталин. Не пытаясь создать общий портрет этой неординарной и противоречивой личности, попытаемся подвергнуть критическому разбору некоторые из наиболее распространенных представлений ...

"Несущими" опорами этих умозрительных конструкций стали утверждения о "параноидальной подозрительности" Сталина и его "паталогичном" властолюбии. На этих основах были возведены многочисленные устрашающие сооружения: 1) Сталин "узурпировал" власть в партии, вопреки ясно выраженной воле Ленина отстранить его от руководства; 2) он организовал убийство Кирова, чтобы развязать жестокий террор и установить неограниченную диктатуру; 3) в силу своей подозрительности Сталин поверил нелепым обвинениям и уничтожил военных руководителей страны, что привело к поражениям Красной Армии в 1941-1942 гг.; 4) обладая ненормальной подозрительностью, Сталин в то же время поверил Гитлеру и игнорировал предупреждения о возможности нападения Германии на СССР.

Эти построения производят убедительное впечатление до тех пор, пока игнорируется реальность, находящаяся за пределами замкнутого в них пространства. Точно такое же внешне убедительное впечатление оставляло представление о Земле, размещенной под хрустальным куполом, до того, как люди стали изучать мироздание за пределами своей местности. Являясь по своей природе противовесом прижизненному мифу о Сталине, в соответствии с которым генералиссимус был живым божеством в "земном раю", антисталинская легенда сохранила Сталина в центре "адского" прошлого, но уже в роли князя тьмы ...

Как всякий миф, отрицающий существование мира за пределами закрытой вселенной, антисталинские легенды игнорируют события, происходившие помимо Сталина. Поэтому для того, чтобы подвергнуть их критическому разбору, нужно обратить внимание на процессы открытые и подспудные, происходившие в нашей стране и во всем мире в 20-40-х гг. Даже несколько примеров, противоречащих антисталинскому мифу, могут вызвать сомнения в его обоснованности, так же, как любые свидетельства о кругосветных путешествиях или отдельные факты из астрономии разрушали мифы о плоской Земле на трех китах.

 

"УКРАДЕННОЕ ЗАВЕЩАНИЕ"

Антисталинский миф, как и многие произведения подобного жанра, открывается историей об утаенном завещании и узурпированном наследии. В своей биографии Сталина Роберт Такер, ссылаясь на Троцкого, утверждал, что накануне XIII съезда партии Ленин готовил политическую "бомбу против Сталина". Это заявление повторил и Роберт Конквист в своей биографии Сталина, вышедшей в свет в 1991 г. Еще раньше в биографии, написанной троцкистом Исааком Дейчером в 1949 г., утверждалось, что, узнав о существовании "ленинского завещания", "Сталин почувствовал опасность". При этом Дейчер ссылался на заявление Троцкого о том, что Сталин мог отравить Ленина. Версию об отравлении Ленина Сталиным впоследствии поддерживал и Авторханов.

Хотя не было приведено никаких доказательств в пользу того, что Ленин был отравлен Сталиным, тем не менее многие со времен хрущевского доклада были убеждены, что лишь фатальная болезнь Ленина спасла Сталина от политического краха. К тому же создалось впечатление, что после смерти Ленина Сталин скрыл завещание вождя, так как с годами забылось, что Сталин в своем выступлении 23 октября 1927 года сам зачитал сакраментальную фразу из ленинского письма, а текст этого выступления был опубликован в сборнике "Об оппозиции", который имелся во всех библиотеках страны. Популярная версия о "завещании Ленина" игнорирует также ряд других существенных обстоятельств, и прежде всего - текст самого "Письма" и его исторический контекст.

Письмо было вызвано не желанием Ленина "убрать" Сталина, а его стремлением принять "меры против раскола" в партии. Ленин считал, что "основным в вопросе устойчивости ... являются такие члены ЦК, как Сталин и Троцкий. Отношения между ними, по-моему, составляют большую половину опасности того раскола, который мог бы быть избегнут". Следует отметить, что альянс Ленина и Троцкого, внезапно заключенный летом 1917 года и прекративший 14-летнюю вражду между ними, вызвал неприязненное отношение старых большевиков, включая Сталина, которые с крайним недоверием воспринимали в своих рядах бывшего идейного противника. Эта конфронтация уже не раз была источником напряженной борьбы внутри правящей партии, но Ленину неизменно удавалось развести противостоящие группировки. Казалось, что руководитель большевиков постоянно шел на большие уступки за счет своих старых сторонников ради сохранения сотрудничества с Троцким. В своем письме Ленин напоминал о ситуации, сложившейся накануне Х съезда партии, когда борьба между сторонниками Троцкого и старыми большевиками чуть не привела партию к расколу, а страну - к гражданской войне. С весны 1922 г. борьба между большинством Политбюро, состоявшем из старых большевиков, и Троцким снова достигла крайнего накала. О том, что Ленин правильно оценивал остроту ситуации, сложившейся в партии, свидетельствовало коллективное письмо Зиновьева, Каменева, Сталина, Калинина, Молотова, Бухарина к членам ЦК РКП(б) в марте 1923 г. против Троцкого.

В своем "Письме к съезду" Ленин в осторожной форме признает основательность обвинений членов Политбюро, видимо, не раз высказанных ему лично еще до мартовского демарша, но предлагает вновь пойти на уступки Троцкому, чтобы не допустить опасной конфронтации внутри партии. Перечислив недостатки Сталина, Ленин подчеркивал: "Это обстоятельство может показаться ничтожной мелочью. Но я думаю, что с точки зрения предохранения от раскола и с точки зрения написанного мною выше о взаимоотношении Сталина и Троцкого, это не мелочь, или это такая мелочь, которая может получит решающее значение". Отстранение Сталина с поста генсека для Ленина - это очередная уступка "старых большевиков" "бывшему меньшевику" Троцкому. Ленин советовал своим старым сторонникам пойти и на частичные уступки Троцкому в отношении Госплана, но отказываясь передать этот орган управления экономикой страны под контроль Троцкого или его сторонника - Пятакова.

Критические замечания Ленина в отношения других руководителей партии, а также его предложение ввести в состав ЦК рабочих и крестьян, не имевших никакого опыта партийной работы, могут свидетельствовать о его недовольстве существующим руководством и даже о выраженном им желании "предпринять ... ряд перемен в нашем политическом строе". Однако хрущевская интерпретация "Письма к съезду" сводилась к одному: накануне своей смерти Ленин понял, что Сталин - груб и что его следует отстранить от власти.

Бесконечное повторение такой интерпретации "ленинского завещания" привело к тому, что в сознание людей было внедрено представление о том, что по своим личным качествам Сталин был гораздо хуже других советских руководителей: он, дескать, был груб, невежлив, капризен, не умел ладить с людьми, не подходил для управления большой страной. Читатели "перестроечной" литературы охотно поверили в образ дикого, невоспитанного, вздорного деспота, который не умел ладить с "интеллигентами" вроде Троцкого, Бухарина, Зиновьева, ненавидел их "культурность", а поэтому желал их сжить со света. В рассказах ведущих писателей страны Сталин превращался в бандита, который лишь грабил банки, в то время, как Троцкий, Бухарин и другие учились в заграничных университетах, просиживали часами в иностранных библиотеках и сочиняли ученые записки. В журнальных и газетных публикациях Сталин, который забавлялся тем, что жег муравьиные кучи, подкладывал торт на сиденье Микояну и плевал в тарелку с супом, предназначенную для Якова Свердлова, противопоставлялся Бухарину, который перед сном читал итальянских социологов, Тухачевскому, который мастерил скрипки или Чичерину, который писал трактаты о Моцарте.

Мало кто сомневался в "интеллигентности" всех вождей, кроме Сталина. Между тем претензии многих вождей на обладание многими качествами, которые считаются "обязательными" для интеллигента, были сомнительны. Образование многих из них не соответствовало их провозглашаемому статусу "выдающихся ученых", "продолжателей научных теорий". Фразу, брошенную Лениным в "Письме к съезду" в отношении Бухарина ("он никогда не учился") следует понимать почти буквально: "великий теоретик" партии не имел высшего образования, достаточного для научной работы, так как после нескольких месяцев учебы в университете покинул его ради революционной работы. Не имел высшего образования и автор "теории перманентной революции" Троцкий, который был арестован после годичного пребывания в университете Николаева и потом нигде не учился. Не имел законченного высшего образования и "теоретик" Г.Е.Зиновьев. Это не было удивительным: к моменту написания Лениным его письма в партии лишь 5 процентов ее состава имели высшее образование, а 84 - обладали лишь "низшим", "домашним" и подобными видами "образования".

Хотя многие из новых вождей любили продемонстрировать искушенность в вопросах культуры, в своем отношении к мировой культуре они часто застывали на уровне тех старшеклассников, которые с презрением отворачиваются от первых хрестоматийных уроков и гордятся своим первым знакомством с "взрослой" литературой. В восхищении Троцким западной культурой и его презрении к русской не только сквозила ненависть к нелюбимой стране, но и присутствовало убеждение в том, что его поверхностные знания культурных творений западного мира превратили его в "цивилизованного" человека и "сверхчеловека" по отношению к питомцам русской культуры. Даже такой далекий от русской культуры человек, как Эйнштейн, мог сказать: "Для моих открытий Достоевский дал гораздо больше, чем Гаусс". Троцкий же был убежден в том, что российская культура "являлась лишь поверхностной имитацией высших западных моделей и ничего не внесла в сокровищницу человечества".

Проявляя самонадеянность старшеклассника, Бухарин высокомерно поучал Павлова, "разоблачал" теорию относительности как "идеалистическую", громил поэзию Есенина. Проявляя нигилизм учеников старших классов, недоучившиеся вожди противопоставляли русской классике убогие эксперименты "пролетарской культуры".

Их личное поведение не отличалось той нетребовательностью к материальным запросам, которые считались характерными для интеллигенции. Дворец на колесах, в котором разъезжал Троцкий по стране, оргии и охоты, которые он устраивал в голодной России, барские замашки, которые стали характерной чертой образа жизни у него и многих новых хозяев страны, - все это противоречит образу "комиссаров в пыльных шлемах", "скромных", "непритязательных", "демократичных", внедрявшийся в массовое сознание советскими бардами - выходцами из довоенной элиты.

Претендуя на роль "интеллектуалов", "мыслителей", они зачастую оказывались беспомощными в решении вопросов, которые требовали развитого интеллекта, прозорливого ума, нешаблонного мышления. Обосновывая свои политические заявления, они прибегали к примитивному использованию теоретических конструкций прошлого века, плоским аналогиям из опыта других стран и стереотипным оценкам России. Их интеллектуальная слабость во многом способствовала крушению их "теорий", банкротству их политических "платформ". Их самонадеянность и ограниченность в конечном счете привела многих из них к личным поражениям и гибели ...

Обладая многими качествами, характерными для правящего слоя Советской страны, Сталин не отличался от большинства его представителей в худшую сторону. Можно даже утверждать, что он имел в своем распоряжении ряд свойств, заметно компенсировавших душевные изъяны и недостатки мышления, типичные для советской элиты.

Как и многие члены партии и ее руководства, Сталин не имел университетского образования. Однако американский исследователь жизни Сталина Адам Улам, проанализировав содержание образования, полученного им в Тифлисской православной семинарии, считает, что оно было промежуточным между средним и высшим. Во всяком случае, хотя в паспорте Российской империи Иосиф Джугашвили был назван, по своему сословному происхождению, "крестьянином", в ряде полицейских документов выпускник семинарии числился "интеллигентом". Вопреки популярным представлениям, Сталин еще до 1917 года не раз бывал за границей (в Стокгольме, Лондоне, Кракове, Вене). В ходе своего пребывания в Вене Сталин занимался в библиотеках, готовя свою работу по национальному вопросу. (В отличие от современных руководителей государственных ведомств по проблемам национальностей России, Сталин изучал эту проблему на уровне теории задолго до того, как занял пост наркома по делам национальностей).

Поднявшись к высотам власти, Сталин продолжал пополнять свои знания. Его стремление ознакомиться досконально с многочисленными экономическими, научными, социальными и прочими проблемами страны, сделали его знания энциклопедичными. Не только Гарри Гопкинс, но и многие другие иностранные визитеры отмечали поразительную эрудированность Сталина, его необыкновенную память, позволявшую ему без помощи записей и советников подтверждать аргументацию точными цифрами, датами, фактами из самых различных областей знаний.

Те, кто исследовал круг его чтения, поражались обилием прочитанного им и широтой интересов. К.Симонов признавал, что при обсуждении книг, представленных на соискание Сталинских премий, Сталин обнаруживал хорошее знание этих произведений. В отличие от последующих лидеров страны, Сталин пересыпал свои выступления цитатами и образами из произведений русской классики.

Его любовь к спектаклям Большого театра, особенно к русской опере, была настолько известна, что, выражая свое нежелание идти в Большой театр, Серго Берия заявлял своей матери: "Я - не Сталин, чтобы по 50 раз слушать "Ивана Сусанина"". Десятки раз Сталин смотрел и другой свой любимый спектакль - "Белая гвардия" Михаила Булгакова в исполнении актеров МХАТа. Хотя есть немало оснований, чтобы упрекнуть Сталина в том, что он навязывал свои вкусы всей стране, нельзя сказать, что его культурные пристрастия были примитивными.

Также очевидно, что осваивая разнообразную информацию и знакомясь с различными явлениями культуры, Сталин старался активно использовать приобретенные знания и способы восприятия мира для практической деятельности в интересах страны. Он умело оперировал полученными знаниями и методами мышления для принятия государственных решений. Хотя было много примеров того, когда Сталин совершал грубые ошибки и проявлял самонадеянное упрямство в отстаивании своих взглядов по различным вопросам, выходящим за пределы его каждодневной деятельности, есть немало свидетельств того, что многие его суждения оказывались правильными, и его соответствующие предложения были полезными. Авиаконструктор А.С.Яковлев признавал в воспоминаниях, что мнение Сталина, а не его, относительно новых моделей самолетов, оказалось верным. Маршал А.М.Василевский отмечал, что Сталин одним из первых предложил наиболее удачное направление ударов по сталинградской группировке противника. Теперь же многими филологами страны признано, что многократно высмеянная работа Сталина "Марксизм и вопросы языкознания" дала правильную оценку Марру и его "теории".

Победа Сталина над его соперниками объяснялась, в частности, нешаблонностью его мышления, умением преодолеть власть мертвых догм и предвзятых оценок. Хотя просчеты Сталина принесли стране немалый урон, нет сомнения в том, что лидер, сумевший привести страну через тяжелейшие испытания к беспримерным победам, и восстановить величие, единство и неделимость державы, обладал недюжинным умом.

Сталинский ум был по достоинству оценен его современниками - лидерами различных стран мира. Он произвел впечатление вдумчивого, остроумного партнера по переговорам на людей, заведомо предвзято относившихся к нему, таких как У.Черчилль и Б.Л.Монтгомери, К.Паасикиви и Ш. де Голль. В отличие от своих наследников на кремлевском престоле, Сталин не вошел в мировую историю странными выходками, по которым многие иностранцы стали негативно судить о манерах русских.

Ныне уже не приходится доказывать, что "грубость", "диктаторские" замашки, жестокость по отношению к оппонентам не были уникальными особенностями сталинского характера среди "демократичных" и "мягких" "интеллигентов" партийного ЦК, а типичными чертами характера новых вождей. Отвергая упреки в "недемократизме", Сталин в своем выступлении в 1924 г., в котором он атаковал троцкистов, мог без труда назвать десятки фамилий тех, деяния которых давно стали олицетворением жестокого тиранства.

Очевидно, что Ленин отдавал себе отчет в том, что Сталин отнюдь не является несчастным исключением среди членов руководства. Не случайно он включил в "Письмо" критические замечания по поводу всех остальных своих коллег по Политбюро и даже тех, кто в него еще не входил, но мог быть туда избран. Кроме того, предлагая снять Сталина с поста Генерального секретаря, Ленин не ставил вопрос о том, чтобы вывести Сталина из Политбюро, или исключить его из состава тогда еще немногочисленного ЦК. Речь шла лишь об изменениях в сфере деятельности Сталина. Подобные перемещения постоянно практиковались Лениным и не обязательно были связаны с желанием избавиться от того или иного руководителя.

Наконец, следует учесть, что в 1922 году пост Генерального секретаря ЦК РКП(б), с которого Ленин предложил "переместить Сталина", не имел того значения, которое он приобрел с конца 20-х гг. Первым руководителем партийной оргработы ЦК была с марта по ноябрь 1919 г. Е.Д.Стасова, именовавшаяся "Ответственным секретарем ЦК РКП(б)". Затем в помощь Стасовой был избран еще один "секретарь" - Н.Н.Крестинский. В апреле 1922 г. было избрано три "секретаря" - Молотов, Куйбышев, Сталин. Последний получил титул "Генерального".

В то время обладатель этого поста не был первым лицом в стране, а осуществлял важную, но неглавную роль куратора организационной работы ЦК. По этой причине Сталин после своего избрания на пост Генерального секретаря на XII и XIII съездах партии не выступал с основным - политическим отчетом ЦК (с такими докладами на съездах с 1918 по 1922 гг. выступал Ленин). Следующим по значению после политотчета считался доклад представителя партии в Коминтерне. Орготчет, с которым выступал Сталин, касался главным образом деятельности различных внутренних структур партии и ее местных организаций. Из-за болезни Ленина с политотчетом на XII съезде выступил Г.Зиновьев. На первом съезде, состоявшемся после смерти Ленина, с политотчетом ЦК опять выступил Г.Зиновьев.

О том, что Сталин не был первым и даже вторым лицом в партии и стране, свидетельствовала иерархия в персональных здравицах, которые провозглашались в посланиях XIII съезду от местных организаций. Наиболее пышные и частые здравицы провозглашались в честь Ленина. На втором месте был Троцкий. Ему заметно уступали Зиновьев и Каменев. Сталин и Бухарин разделяли более скромные четвертое и пятое место.

При этом Сталин не был новичком в руководстве партии. Он был членом ЦК партии с 1912 г., еще до того, как в его состав вошли Троцкий, Каменев, Бухарин. Ввиду того, что Ленин скрывался в подполье, именно Сталин выступил с политическим отчетом ЦК на нелегальном VI съезде партии, состоявшемся летом 1917 г. Он входил в Политбюро с момента его создания в 1919 г., когда в его составе было пять членов: Ленин, Троцкий, Каменев, Крестинский, Сталин. Не Сталин "втерся" в доверие "ленинской гвардии", а Сталина постоянно "оттесняли" новые "звезды" партии, вроде Троцкого, Каменева, Бухарина и другие.

Непрерывное пребывание Сталина в руководстве партии показывало, что его деловые и личные качества (например, его фантастическая трудоспособность, умение овладевать новой информацией, личная непритязательность) не позволяли Ленину и другим руководителям партии отказаться от его услуг. Тем не менее Сталин, который никогда не участвовал в каких-либо оппозиционных "платформах" и сохранял верность "генеральной линии" Ленина, упорно отодвигался на более скромные "четвертые" или "пятые" места. Как ни странно, но Сталина постоянно "обгоняли" руководители антиленинских "платформ" и "фракций", с которыми "Ильич" вступал в компромиссы: вождь "левых коммунистов", а затем лидер "правых" Бухарин, "капитулянты" Зиновьев и Каменев, яростный политический противник большевиков Троцкий.

Объясняя свою политическую позицию на языке марксистских формул, Сталин объявлял себя последовательным выразителем позиции, наиболее отвечающей интересам трудящихся России. Он не раз обвинял многих своих коллег по партийному руководству в "меньшевизме", "мелкобуржуазном уклоне", противопоставляя им свою верность интересам российского "пролетариата". При этом Сталин, считавшийся в партии экспертом по национальному вопросу, устанавливал своеобразную связь между "классовым" и "национальным". В своих "Записках делегата", написанных под впечатлением V съезда партии (1907 г.) и опубликованных в газете "Бакинский пролетарий", Сталин писал: "Состав фракций не трудно объяснить: очагами большевизма являются главным образом крупнопромышленные районы, районы чисто русские, за исключением Польши, тогда как меньшевистские районы, районы мелкого производства, являются в то же время районами евреев, грузин и т.д. ... Статистика показывает, что большинство меньшевистской фракции составляют евреи (не считая, конечно, бундовцев), далее идут грузины, потом русские. Зато громадное большинство большевистской фракции составляют русские, далее идут евреи (не считая, конечно, поляков и латышей), затем идут грузины и т.д. По этому поводу кто-то из большевиков заметил шутя (кажется, тов. Алексинский), что меньшевики - еврейская фракция, большевики - истинно-русская, стало быть, не мешало бы нам, большевикам, устроить в партии погром".

Впоследствии это высказывание Сталина использовали в качестве доказательства его "великорусского шовинизма". Вероятно, аналогичные обвинения могли быть сделаны сразу после прочтения этой статьи людьми из "районов мелкого производства". (В то время даже Ленина обвиняли в том, что он изменяет принципам пролетарского интернационализма и готов "устроить Россию ... по-мужицки, по-солдатски", как это сделал Д.В.Рязанов (Гольдендах) на VII съезде партии). Прямое обвинение Сталина в "великодержавном шовинизме" было выдвинуто Лениным в его адрес в работе "К вопросу о национальностях или об "автономизации"". Обвинения Сталина в "националистическом уклоне" усилились после того, как он выдвинул лозунг о "построении социализма в одной стране". Эти нападки были особенно резки со стороны оппозиции, выступающей под лозунгом приоритета "мировой револоюции". Поскольку такие ярлыки использовались против всех, кто хотя бы мало-мальски сдерживал господствующие национал-нигилистические и космополитические установки, то для таких обвинений в адрес Сталина были основания ...

В своей книге "Преданная революция", написанной в 1937 г., Троцкий перечислял многочисленные примеры сталинской "измены" революционному делу в пользу "великорусского шовинизма". Апологет мировой революции не мог, например, простить Сталину, что теперь школьники воспитываются в духе уважения к армии Суворова, которую Троцкий называл "армией феодальных рабов". Троцкий видел проявления "национал-консерватизма" в принятых Сталиным мерах по укреплению семьи, которая для "революционера" осталась "архаическим, затхлым, прогнившим институтом". И через полвека после убийства Троцкого его обвинения в адрес Сталина продолжали и продолжают повторять ...

Видимо, еще до того, как Сталин стал реализовывать свою "шовинистическую" и "консервативную" программу, к нему сложилось настороженное отношение со стороны его коллег по партийному руководству. Возможно, еще задолго до прекращения Сталиным похода против русской литературы и православной церкви, возникали подозрения в наличии у него "великорусского шовинизма". Тем более, что Сталин в личном общении не скрывал своего возмущения особенно вопиющими случаями оскорбления чувств русского народа. Так, уже в 1930 г. Сталин в личном письме Демьяну Бедному сурово обрушился на последнего за умаление им ценности России и русской культуры, заявив, что тот, "запутавшись между скучнейшими цитатами из сочинений Карамзина и не менее скучными изречениями из "Домостроя", стал провозглашать на весь мир, что Россия в прошлом представляла сосуд мерзости и запустения ... что "лень" и стремление "сидеть на печке" является чуть ли не национальной чертой русских".

Вероятно, настороженность вызывало и религиозное образование Сталина, и его отношение к антирелигиозной литературе, которую он иначе, как "макулатурой" не называл. Позже Д.Волкогонов увидел в семинарском прошлом Сталина истоки его политического мышления, утверждая: "То, что ярко выраженный догматизм интеллекта (Сталина) имел своими истоками религию, представляется весьма вероятным". Подобные замечания высказывал Троцкий еще в 20-х гг. Кроме того, не исключено, что в партийных верхах была известна версия о том, что Сталин был агентом царской охранки, и она использовалась для дискредитации Сталина и "доказательства" его "шовинизма".

Возможно, что если бы Сталин был снят с поста генсека, то он был бы в очередной раз оттеснен новыми "вождями". Однако вряд ли Сталин прекратил бы борьбу, которая была для него не только вопросом личной жизни. Сталин исходил из того, что партия сможет удержаться у власти только в том случае, если она будет выражать настроения, взгляды большинства народа - прежде всего русских трудящихся людей. Считая себя выразителем интересов этого большинства, он стал инициатором так называемого "ленинского призыва" в партию, в результате которого в составе ВКП(б) доля русского "пролетариата" возросла, а доля "мелкобуржуазных элементов" уменьшилась. Те силы, которые были для него главным противником интересов русского "пролетариата" в 1907 г., оставались для него главным противником и до конца жизни.

Несмотря на пестроту идейных и политических знамен, под которыми выступали различные "оппозиции", Сталин видел в ее рядах одни и те же имена, одну и ту же общественную природу. Он верил, что рано или поздно эти люди окажутся в меньшинстве. В июне 1924 г. Сталин заявлял, что на XII съезде "у нас была оппозиция во главе с теми же лицами, которые возглавляли оппозицию на VIII съезде ... Тогда оппозиция имела одну четвертую часть всего съезда ... Спустя два года вновь разгорелась борьба в партии по вопросу о профсоюзах на Х съезде с теми же лицами во главе оппозиции. Тогда оппозиция имела одну восьмую часть съезда ... Оппозиция каждый раз теряла людей, уменьшая шаг за шагом количество своей армии". Не случайно Троцкий впоследствии считал, что "ленинский призыв" явился одним из поворотных пунктов, приведших страну к "контрреволюционному термидору".

Вопреки легенде, "узурпатор" Сталин стремился расширить базу партии в массах, а "демократы" - Троцкий и другие - желали воспрепятствовать переменам, направленным на то, чтобы прекратить "дерусификацию" России. Миф об узурпации власти Сталиным служил для реабилитации тех, кто в 20-х гг. стремился превратить нашу страну в плацдарм мировой бойни в интересах международных банкиров и авантюристов. С 80-х гг. миф об "утаенном завещании" служит также удобным способом навязать стране слегка подновленные старые, обанкротившиеся альтернативы: "бухаринскую" или "троцкистскую", которые разрабатывали для нашей страны Стивен Коэн, Исаак Дейчер и другие советологи.

 

""УБИЙЦА КИРОВА"

Версия о том, что в партии была "здоровая" альтернатива Сталину даже после разгрома "оппозиций" и "уклонов", была впервые предложена И.Дейчером, который причислил "Кирова, Ворошилова, Калинина и Рудзутака" к "либералам" сталинского Политбюро, которые, видимо, обладали некоторыми свойствами, что и разбитые Сталиным "интеллигенты". Противопоставляя "доброго" Кирова "злому" Сталину Д.Волкогонов утверждал, что ленинградский лидер был "большевик ленинской формации: бесконечно преданный делу, простой, отзывчивый человек ... люди любили этого общительного и скромного руководители". В соответствии с легендой Сталин не мог иметь такие качества и разделять ценности, присущие Кирову.

Д.Волкогонов приводит разговор Сталина с Кировым, который таинственным образом стал известен директору Института военной истории. По утверждению Волкогонова, во время игры в городки Сталин спросил Кирова: "Что ты больше всего любишь, Сергей?" Киров удивленно посмотрел на Сталина и со смехом ответил: "Большевику положено работу любить больше жены!" - "И все же?" - "Наверное, идею ..." - ответил Киров, выстраивая новую фигуру. Сталин неопределенно махнул рукой, но выпытывать больше не стал: ему было непонятно, как можно "любить идею?" Может быть, для красного словца?"

Представление об "интеллигентном либерале" Кирове соединилось с сюжетом, предложенным Хрущевым в его докладе. В своей биографии Сталина Роберт Конквист утверждал, что "примерно в середине 1934 года Сталин пришел к выводу, что существует единственный способ предотвратить ослабление его режима и ограничения на свободу. Надо было убить Кирова". К этому удивительному решению Сталин, по мнению Конквиста, пришел по нескольким причинам: во-первых, Киров якобы отказался преувеличивать значение революционной деятельности Сталина в Закавказье; во-вторых, между Сталиным и Кировым произошел спор в связи с тем, что последний несколько увеличил нормы отпуска продуктов по карточкам в Ленинграде (основанием для такого утверждения служили показания Хрущева, который якобы присутствовал во время этого спора); в-третьих, якобы Киров тормозил завершение коллективизации в Ленинградской области, и это очень раздражало Сталина.

В советской публицистике конца 80-х гг. в качестве главного мотива ненависти Сталина к Кирову выдвигалось утверждение о том, что Генеральный секретарь видел в руководителе ленинградской парторганизации своего главного соперника. Рой Медведев утверждал, что "влияние Кирова в стране росло, и в 1934 г. он был, несомненно, вторым по авторитету человеком в партии ... Грубый, властолюбивый, подозрительный и жестокий Сталин плохо переносил возле себя людей ярких и самостоятельных. Растущие популярность и влияние Кирова не могли не вызвать у него зависти и подозрений".

Многие публицисты утверждали, чти во время выборов членов ЦК на XVII съезде партии Сталин потерпел серьезное поражение, а Киров стал несомненным фаворитом. Р.Медведев в своей книге "О Сталине и сталинизме" писал: "Когда в ночь с 9 на 10 февраля счетная комиссия вскрыла урны для голосования, оказалось, что Сталин получил меньше всего голосов. Против Кирова было подано всего 3 голоса, против Сталина проголосовало 270 делегатов съезда".

Р.Медведев пишет о том, что во время съезда "образовался нелегальный блок в основном из секретарей обкомов и ЦК нацкомпартий, которые больше, чем кто-либо, ощущали и понимали ошибочность сталинской политики. Одним из активных членов этого блока был И.М.Варейкис, занимавший тогда пост секретаря Центрально-Черноземной области. Беседы проходили на московских квартирах у некоторых ответственных работников, и в них участвовали Г.Орджоникидзе, Г.Петровский, М.Орахелашвили. А.Микоян. Выдвигались предложения переместить Сталина на пост Председателя Совета Народных Комиссаров или ЦИК СССР, а на пост генсека ЦК ВКП (6) избрать С.М.Кирова. Группа делегатов съезда беседовала на этот счет с Кировым, но он решительно отказался, а без его согласия весь план становился нереальным".

По словам Р.Конквиста, "группа ведущих лидеров - Петровский, Орджоникидзе, Варейкис - кажется, согласились с этой идеей. Шеболдаев ... пошел к Кирову с этим предложением. Киров отверг его, считая, что такая перемена потребует изменения всей политики партии. Когда он рассказал об этом Сталину (который уже об этом узнал), он сказал тому, что отчасти во всем виноват Сталин, добавив: "Мы же тебе говорили, что нельзя действовать так резко"". Хотя Д.Волкогонов по младости лет не присутствовал на этом съезде, он уверял, что, узнав об итогах голосования и кознях делегатов против него, "Сталин внешне сохранил спокойствие. Дальше все шло, как и запланировано".

Некоторые советологи увидели в заговоре Сталина против Кирова не только неприязнь к потенциальному сопернику или желание истреблять всех "интеллигентов"-ленинцев, но и стремление Сталина к союзу с Гитлером. По мнению Алекса де Джонга, автора книги "Сталин и формирование Советского Союза": "Если бы убийство Кирова не подтолкнуло Сталина к истреблению старой большевистской гвардии, и особенно Бухарина, он никогда бы не смог подписать пакт с Гитлером, который привел ко второй мировой войне".

Так как, по мнению советологов, мотивов для уничтожения Кирова у Сталина было предостаточно, то Р.Конквист ограничивается замечанием: "В любом случае Киров был препятствием и воплощал собой настроение, враждебное попыткам Сталина укрепить свою власть". Доказательства вины Сталина в убийстве Кирова, приводимые западными и отечественными специалистами, сводятся к следующему.

Д.Волкогонов:
"В архивах, в которые я получил доступ, нет материалов, позволяющих с большей ясностью достоверности высказаться по "делу Кирова". Ясно одно, что это было сделано не по приказу Троцкого, Зиновьева или Каменева, как стала вскоре гласить официальная версия. Зная сегодня Сталина, его исключительную жестокость, коварство и вероломство, вполне можно предположить, что это его рук дело. Одно из косвенных доказательство - устранение двух-трех "слоев" потенциальных свидетелей. А это уже почерк Сталина".

Р.Конквист:
"Так как никогда не было выдвинуто ни одного серьезного мотива, почему Ягода хотел убить Кирова (или же считал, что ему удастся безнаказанно убить его), ясно, что приказы отдал Сталин".

Логика - железная! Если убийца не Троцкий, Зиновьев или Каменев, то убийца - Сталин. Если убийца не Ягода, то уж ясно - Сталин!

Даже такой противник Сталина, как Адам Улам доказал несостоятельность версии о причастности Сталина к убийству Кирова. Разбирая эту версию, А.Улам писал: "Роберт Конквист ... и Рой Медведев ... поддержали объяснение, на которое намекал Хрущев: Сталин был организатором убийства, действуя через Ягоду, который дал соответствующие инструкции Запорожцу. Причина двоякая: зависть Сталина к популярности Кирова в партии и необходимость для него получить предлог для развязывания кровавых репрессий против коммунистических вельмож".

Вывод А.Улама следующий: "Допустим, если Сталин пожелал избавиться от Кирова, то избрал бы он для этого такой способ? У него были основания не доверять Ягоде. В 1928 году Бухарин в своем разговоре с Каменевым сообщил тому, что Ягода поддерживает его позицию и Рыкова. Из других источников нам известно, что глава НКВД поддерживал дружеские отношения с Бухариным. В сентябре 1936 года Сталин отправил Ягоду в отставку ... Мог ли он доверить ему исполнение такой зловещей миссии в 1934 году?".

А.Улам справедливо отмечает, что всевластный Сталин обладал множеством других способов для того, чтобы избавиться от неугодного ему политического деятеля. Более того, историк справедливо подчеркивает, что Сталину, как руководителю страны, было невыгодно подавать гражданам Советской страны опасный пример, показывая, что всякий, кому не лень, может стрелять по вождям, как по куропаткам. Характерно, что Троцкий увидел в выстрелах в Смольном проявление бунта против власти Сталина. Он с радостью приветствовал "убийство Кирова, умного и безжалостного ленинградского диктатора". В своем "Бюллетене оппозиции" он философствовал: "Как и в царское время, политические убийства являются безошибочным симптомом грозовой атмосферы и предсказывают начало открытого политическое кризиса".

О том, что некоторые граждане СССР расценили убийство как сигнал для выступления против существовавшего строя, свидетельствуют сведения ОГПУ из так называемого "смоленского архива". Доносы сообщали о студенте, который говорил: "Сегодня убили Кирова, завтра убьют Сталина". В смоленской деревне распевали частушку, в которой говорилось, что за убийством Кирова последовала отмена карточек, а за убийством Сталина последует роспуск колхозов.

Однако помимо доводов Улама, сомневающегося в том, что Сталин мог прибегнуть к убийству своего политического соперника, да еще с помощью ненадежных людей из ОГПУ, можно привести аргументы в пользу того, что Киров вообще не был соперником Сталина. Доказательства того, что Киров имел какой-нибудь шанс в 1934 году заменить Сталина, игнорируют реальность тех лет. В ту пору можно было без труда определить относительное место каждого в партийной иерархии по тому, в каком порядке перечислялись имена высших руководителей страны и развешивались их портреты во время официальных церемоний. В 1934 году порядок перечисления членов Политбюро был следующим: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин, Орджоникидзе, Куйбышев, Киров, Андреев, Косиор. При всей важности Ленинграда и Ленинградской области, их руководитель никогда не являлся вторым человеком в стране. В отличие от Сталина, Молотова, Кагановича, Куйбышева, Киров не был среди основных докладчиков съезда. Правда, ему, как признанному оратору, было поручено выступить на митинге, организованном на Красной площади в дни съезда.

Хотя результаты голосования на съезде, которые приводит Рой Медведев, не имеют документальных подтверждений, сам по себе факт того, что лидер партии получил много "черных шаров", не был необычным. Все читатели стенограмм партийных съездов, в которых публиковались итоги выборов в ЦК, знают, что во время подобных голосований наиболее видные деятели партии всегда получали гораздо больше голосов "против", чем менее известные лидеры: последние имели намного меньше врагов, чем первые лидеры партии. Троцкий, Каменев, Зиновьев и другие лидеры партии при выборах делегатами съездов в составы ЦК неизменно получали по нескольку десятков голосов против. Тем не менее, вновь избранный ЦК из двух десятков членов выдвигал их в состав высшего органа партии Политбюро. Как известно многим читателям по недавнему прошлому, на выборах в партбюро и в профком больше всего голосов "против" получали руководители предприятия и другие наиболее заметные фигуры, а минимум отрицательных голосов получали лица, менее заметные в коллективе. "Победа" Кирова могла свидетельствовать лишь о его сравнительно скромном положении в партийной иерархии. Кроме того, приводимые сведения не дают полных итогов голосования: помимо Сталина и Кирова в состав ЦК были избраны 71 член и 68 кандидатов.

Сведения о реакции Сталина на заговор делегатов съезда также выглядят сомнительными. Если действительно член Политбюро Орджоникидзе, кандидат в члены Политбюро Петровский и члены ЦК Варейкис, Микоян, Орахелашвили, Шеболдаев предложили Кирову поддержать их требование о смещении Сталина, а тот не только отказался от этого, но и сообщил о "заговоре" Сталину, то верхом нелепости было бы после этого застрелить Кирова и пощадить "заговорщиков". (Микоян и Петровский, как известно, даже сумели благополучно дожить на свободе до глубокой старости).

Не менее сомнительными кажутся и сведения об отношениях между Сталиным и Кировым в течение десяти месяцев 1934 г., прошедших после окончания съезда. Сообщения об отдельных пререканиях между Сталиным и Кировым или ненадежны, или не свидетельствуют о серьезных разногласиях. Приводимые Р.Медведевым слова некоего Дурмашкина, приятеля второго секретаря Ленинградского обкома Чудова, о том, что "после съезда стало заметно отчуждение между Сталиным и Кировым", не кажутся весомым доказательством. (Почему мы должны верить Дурмашкину, но отвергнуть свидетельства членов Политбюро или других людей из близкого окружения Сталина, которые не заметили этого "отчуждения"?). Более чем сомнительным кажется утверждение Р.Медведева о том, что Киров занимал отличную от Сталина позицию в вопросе об отношении Коминтерна к социал-демократии. Представить себе, что Киров, который во всех своих публичных заявлениях был большим сталинистом, чем Сталин, стал энергично поддерживать социал-демократов, которых все коммунисты мира, включая оппозицию, называли "социал-фашистами" - значит игнорировать советскую и мировую реальность 30-х гг.

Однако "шерлок холмсы", "разгадавшие" тайну убийства Кирова, исходят из того, что любые факты из отношений Сталина и Кирова с февраля по ноябрь 1934 г. свидетельствуют о преступных намерениях Сталина. Сталин предлагает Кирову перейти на работу в ЦК. Это неспроста! Видимо, Сталину удобнее убить Кирова в Москве. Сталин оставляет Кирова в Ленинграде. Ясно: он боится Кирова и хочет, чтобы он не мешал Сталину творить черные дела. Сталин вызывает Кирова в Сочи, где он вместе со Ждановым сочиняют рекомендации о том, как следует освещать историю России. Это - явный подвох! Сталин поспорил с Кировым. Это - преддверие убийства. Волкогонов свидетельствует: "Некоторые историки ... считают, что в отношениях Сталина к Кирову появилась холодность, больше официального, что "досталось от "вождя" за какие-то незначительные промашки ... Документы, люди, знавшие Сталина и Кирова в то время, с которыми мне довелось говорить, не свидетельствовали ничего подобного". Вывод Волкогонова: "Скорее всего, Сталин просто умел хранить глубоко внутри свои чувства и намерения".

Версия об убийстве Кирова по заказу Сталина покоится на убеждении в том, что Сталин всегда так расправлялся с теми, кто сначала был его близким соратником, но затем превращался в опасного соперника. Разумеется, жестокие законы политической борьбы свидетельствуют о том, что бывшие соратники, оказавшись на политическом Олимпе, нередко вступают в острую схватку друг с другом, добиваясь свержения своих бывших соратников с вершин государственной власти. Именно так поступил Хрущев со всеми своими бывшими соратниками по Президиуму ЦК КПСС 1953-1955 гг., кроме Микояна и Суслова; так поступили соратники Хрущева по Президиуму ЦК в октябре 1964 г.; так расправился Горбачев со всеми своими коллегами по Политбюро. Можно привести и самые современные примеры из жизни новых верхов страны.

Совершенно ясно, что Сталин не был исключением из общего правила и его сотрудничество с Зиновьевым, Каменевым, Бухариным, Рыковым уступило место безжалостной борьбе против них. Аналогичным образом изменилось и их отношение к Сталину. Не были лишены драматизма и отношения между Сталиным и его верными сторонниками, о чем свидетельствуют самоубийство Орджоникидзе в 1937 г., и выступление Сталина против Молотова и Микояна на октябрьском пленуме 1952 г. Вместе с тем, из 20 человек, находившихся в составе Политбюро с декабря 1930 г. (то есть с того времени, когда Сталин избавился от своих основных политических соперников) до октября 1952 г., 16 сохранили свой статус членов Политбюро до своей смерти или вошли в состав высшего органа партии - Президиум ЦК, избранного после смерти Сталина в марте 1953 г. Сталин поддерживал не только тесные деловые, но и неформальные дружеские отношения со своими коллегами по руководству. С Кировым же Сталина связывали многие годы тесной дружбы и никто не смог до сих пор привести сколько-нибудь серьезных сведений о разрыве или ухудшении отношений между ними.

Не менее убогими оказались и усилия комиссии ЦК КПСС, расследовавшей с 1956 г. в течение нескольких лет обстоятельства, связанные с убийством Кирова. Как утверждал Р.Медведев, ознакомившись с итоговым документом комиссии, Хрущев запретил его публикацию, заявив: "Пока в мире существует империализм, мы не можем опубликовать такой документ!". Можно предположить, что скорее всего выводы комиссии не отвечали предвзятому мнению Хрущева о роли Сталина в убийстве Кирова, а фраза про империализм, который всегда любил обличать Первый секретарь, была обычным для него речевым оборотом. Последующие усилия, предпринятые с середины 80-х гг. с целью найти "неопровержимые" доказательства вины Сталина в убийстве Кирова, также не увенчались успехом.

Анализируя имеющиеся факты об убийстве Кирова А.Улам пришел к выводу: "Убийство Кирова было актом, задуманным и осуществленным единственным человеком - Николаевым". Возможно, что это было именно так, ибо убийства на почве ревности до сих пор составляют немалую долю преступлений. Однако, несмотря на то, что версию об убийстве Сталиным Кирова за несколько десятилетий ее существования не удалось ни доказать, ни безошибочно обосновать, она стала служить для объяснения действий Сталина и его характера.

 

""ОРГАНИЗАТОР БЕЗУМНОГО ТЕРРОРА"

Однако вне зависимости от того, стоял ли кто-нибудь за Николаевым и какими мотивами он руководствовался, ясно, что сразу же после убийства в Ленинграде органы НКВД развернули бешеную активность, разоблачая всевозможные антисоветские "заговоры" и вылавливая "заговорщиков". Р.Медведев писал: "Убийство Кирова явилось важным звеном в цепи событий, которые привели в конечном счете к узурпации Сталиным всей власти в стране". Объясняя происходившие события, "разоблачители" Сталина пришли к следующим выводам: 1) Сталин захотел создать в стране обстановку террора, чтобы укрепить свою власть; 2) В этой обстановке Сталину было удобно уничтожить своих соперников, прежде всего "ленинскую гвардию" и всех, кто хотел "восстановить ленинские нормы" в партии и в стране; 3) По мере эскалации террора Сталин дал волю своему параноидальному безумию.

Прежде всего вызывает сомнения тезис о том, что Сталин нуждался в "узурпации власти". Власть Сталина и до убийства Кирова была огромна, и она не возросла после 1 декабря 1934 г. Система политического контроля за обществом, сложившаяся в 1917-1918 гг. и имевшая в своем распоряжении Агитпроп, ОГПУ, лагеря, многое другое вполне удовлетворяла Сталина до 1934 г. и продолжала его удовлетворять в последующем. Хотя Конституция СССР, принятая через два года после убийства Кирова, была во многом формальной, но она сняла многие "классовые" ограничения, установленные предыдущими конституциями. Сталинская конституция создала стройную иерархию органов представительной и исполнительной власти и гораздо более соответствовала внешним формам народовластия, чем предыдущие конституции. Ни Конституция 1936 г., ни другие законодательные акты не расширили полномочий Сталина.

Культ Сталина, сложившийся в начале 30-х гг. до убийства Кирова был сравним с прижизненными обожествлениями древнеримских императоров. Но и без культа своей личности Сталин пользовался неоспоримым авторитетом не только среди друзей, но и среди своих политических врагов. Один из корреспондентов Троцкого в России так описывал настроения бывших членов разбитых "оппозиций": "Они все говорят о ненависти к Сталину ... Но часто добавляют: "Если бы не он ... все бы развалилось на части. Именно он держит все вместе". По словам И.Дейчера бывшие вожди "оппозиций" ворчали, вздыхали и выговаривались. Они продолжали называть Сталина Чингисханом Политбюро, азиатом, новым Иваном Грозным. Их ворчание и эпитеты немедленно сообщались Сталину, у которого всюду были уши. Он знал истинные чувства униженных им противников и цену их публичных славословий. Но он был уверен, что они не пойдут дальше резких устных выражений своего политического бессилия. Правда, у ветеранов оппозиции были туманные надежды на будущее. Тем временем они выжидали и сдерживали своих более молодых и нетерпеливых сторонников.

Радостная реакция Троцкого на убийство Кирова, готовность бывших оппозиционеров воспользоваться любым удобным предлогом для того, чтобы свергнуть Сталина не могла не вызвать у последнего желания воспользоваться случаем для того, чтобы нанести удар по затаившимся врагам. По приговору 1935 г. Зиновьев, Каменев и ряд других бывших членов оппозиции, обвиненных в косвенных связях с окружением Николаева, были приговорены к различным срокам заключения, но в решении суда было сказано, что "судебное следствие не установило фактов, которые бы давали основания квалифицировать преступления зиновьевцев как подстрекательство к убийству С.М.Кирова".

Таким образом, если предположить, что Сталин отомстил своим политическим врагам, выражавшим радость по поводу убийства Кирова и жаждавшим отстранения его от власти, то к началу 1935 г. трудно найти иные свидетельства того, что Сталин "выиграл" от происшедших событий.

Сознавая приближение угрозы мировой войны, Сталин был заинтересован в консолидации общества и вряд ли он не понимал, что нагнетание всеобщего страха и истеричной подозрительности будет ослаблять страну. Следует заметить, что постановление ЦИК и СНК СССР об ускорении расследования дел о террористических организациях и терактах от 1 декабря 1934 г., которое в немалой степени способствовало созданию нездоровой обстановки, было принято в спешке. Утверждается, что это постановление, подготовленное секретарем ЦИК Авелем Енукидзе, было результатом его телефонного разговора со Сталиным, который готовился к отъезду в Ленинград. От принятия этого постановления меньше всех выиграл его автор, который решением пленума ЦК в 1935 г. был снят со своих постов и исключен из партии, после того, как в его адрес были выдвинуты различные обвинения, которые, по мнению Енукидзе, были сфабрикованы Ягодой. (Как пишет Р.Медведев, выслушав обвинения в свой адрес, А.Енукидзе бросил фразу: "Будь у меня власть Ягоды, я мог бы зачитать здесь и еще более нелепые показания!").

Не выиграли от этого постановления и рядовые работники НКВД, которым предписывалось заканчивать следствие по делам о террористических организациях и террористических актах в течение десяти дней. Однако в обстановке "штурмовщины" могли процветать политические авантюристы - организаторы эффектных "разоблачений", карьеристы из прокуратуры и следственных управлений. Кроме того, как и во всей мировой истории, в такой обстановке необыкновенно возрастала роль руководителя тайной полиции, который воспринимался обществом, как надежный хранитель от внезапно возникших повсюду тайных врагов.

В то время как историки репрессий 30-х годов начинают отсчет времени от завершения XVII съезда партии, они умалчивают про другое знаменательное событие 1934 г.: 10 июля было принято решение о слиянии ОГПУ и НКВД, а шеф Генрих Ягода возглавил аппарат, впервые в истории России объединивший секретную, политическую разведку и уголовную полицию. Убийство С.М.Кирова произошло менее чем через пять месяцев после этого акта, который должен был укрепить правопорядок в стране.

Факты, которые Хрущев и другие приводили для того, чтобы доказать вину Сталина, на самом деле бросают тень на руководство НКВД. Известно, например, что Николаев, задержанный охраной Кирова с пистолетом и планом, на котором были вычерчены маршруты прогулок Кирова, был отпущен по распоряжению Г.Ягоды. Р.Медведев приводит свидетельство о том, что на вопрос Сталина, который лично стал допрашивать Николаева, почему тот стрелял, последний ответил: "Они заставляли меня это сделать!", указывая на чекистов. Свидетельство о том, что после этих слов чекисты стали избивать Николаева, служит для Медведева еще одной уликой против Сталина ("Почему тот сразу не остановил чекистов?"). Гибель начальника охраны Кирова - Борисова во время доставки его на допрос, на котором должен был присутствовать Сталин, вызывает у авторов антисталинских версий поток подозрений против Сталина, а не против работников НКВД, которые привезли Сталину труп вместо живого свидетеля.

Вряд ли приходится сомневаться в том, что Сталин не обратил внимания на эти "странности", свидетелем которых он стал в первые же дни расследования в Ленинграде. Вероятно, события убедили его в том, что дело не в простой халатности, что идет какая-то сложная и нечистая игра, участником которой является шеф недавно разросшегося гигантского полицейского аппарата страны. Сталин мог понять, что с помощью пощечин, которыми он встретил шефа ленинградского НКВД Медведя на вокзале, вряд ли можно разобраться в этой интриге и, вероятно, осознал пределы своих, казалось бы, неограниченных возможностей.

Власть даже самого всемогущего государя не безгранична, хотя бы из-за того, что он не может быть всеведущим. Всесильный Павел I не заметил заговора, созревшего в его окружении. Последний русский император, имевший в своем распоряжении превосходный сыск, не подозревал о разветвленном политическом и военном заговоре против империи. Всемогущий Гитлер, имевший в своем распоряжении несколько разведывательных служб, не подозревал - насколько далеко зашли интриги его генералов, пока чуть не поплатился жизнью за свое неведение. Вплоть до бегства из его ставки Гиммлера и Геринга фюрер не подозревал о тайных делах своих приближенных, среди которых был и шеф безопасности рейха. Подобные примеры можно продолжать до бесконечности ...

Всевластие Сталина было ограничено тем, что его "всеведение" зависело от НКВД. Сталин уже предпринимал попытки установить более надежный контроль ЦК партии над ОГПУ, но эмиссар Сталина Акулов в 1931 г. не справился с миссией, так как был умело скомпрометирован Г.Ягодой. События в Ленинграде заставили Сталина вновь предпринять усилия с тем, чтобы взять НКВД под свой контроль. На сей раз эта роль была поручена Н.И.Ежову, который, будучи секретарем ЦК ВКП(б) и председателем КПК, стал с 1935 г. осуществлять контроль над НКВД.

Многочисленные воспоминания о Ежове, которые приводит Р.Медведев в своей книге, не вписываются в образ "демонического карлика", обладавшего "паталогическим садизмом". До того, как он стал всесильным наркомом внутренних дел, Ежов, по словам Р.Медведева, производил на окружающих "впечатление человека нервного, но доброжелательного, внимательного, лишенного чванства и бюрократизма". Если следовать обычной логике, то Сталин, избрав такого человека на роль куратора НКВД, не желал иметь во главе НКВД безжалостного, предвзятого бюрократа.

Действия Сталина вызвали крайнюю тревогу у Ягоды. По словам автора книги "Тайная история сталинских преступлений" А.Орлова, "Ягода болезненно воспринимал вмешательство Ежова в дела НКВД и следил за каждым его шагом, надеясь его на чем-либо подловить и, дискредитировав в глазах Сталина, избавиться от его опеки ... По существу, на карту была поставлена карьера Ягоды. Он знал, что члены Политбюро ненавидят и боятся его".

Убийство Кирова, тайну которого постарался как можно быстрее "закрыть" Ягода, позволило Сталину и другим членам Политбюро осознать угрозу, исходящую от НКВД. К сожалению, действия Ягоды до сих пор остались закрыты плотной завесой из антисталинских домыслов. Известны лишь воспоминания охранника Сталина А.Рыбина, который с 1988 г. приводит веские свидетельства в пользу того, что руководство НКВД во главе с Ягодой готовило заговор с целью захвата власти.

Эта версия соответствует и воспоминаниям Александра Фадеева, которыми он делился в кругу друзей в 40-х гг. Писатель вспоминал, как однажды в зимний день он был приглашен вместе с Киршоном на дачу Ягоды. После обильной выпивки завязалась непринужденная беседа, и Фадеев неожиданно услыхал, что все его собеседники, включая наркома, клеймят Сталина последними словами и выражают страстное желание "освободить многострадальную страну от тирана". Бывший дальневосточный партизан Фадеев, обладавший к тому же горячим темпераментом, решил, что он попал в "логово врага", и, не одевшись в пальто, выбежал из дачи, зашагав по зимней дороге в направлении Москвы. Фадеев чуть не замерз, когда его догнала легковая машина, в которой сидели Киршон и охранники Ягоды. Киршон "объяснил" Фадееву, что он стал жертвой жестокой шутки, что на самом деле все присутствующие души не чают в Сталине, после чего писателя вернули на дачу. Фадеев никому не рассказывал о происшедшем событии вплоть до ареста Ягоды. Возможно, что молчание долго сохраняли и многие другие участники застолий у Ягоды, в том числе и те, взгляды которых о Сталине совпали с мнением наркома внутренних дел.

Противостояние Ежова и Ягоды, в течение которого руководство НКВД нагнетало обстановку, разоблачая контрреволюционные заговоры, организуя массовые высылки "белогвардейских элементов" из Ленинграда и других городов и одновременно готовило "день X", увенчалось отставкой Ягоды в сентябре 1936 г. и заменой его Ежовым. Объясняя неожиданную трансформацию "доброжелательного", "нечванливого", "внимательного" Ежова в "безумного палача", Р.Медведев и другие полагают, что "Ежов подпал под ... полное, безраздельное, почти гипнотическое влияние" Сталина. Между тем подобные неожиданные метаморфозы, к тому же случавшиеся в массовых масштабах, - не новость для мировой истории. Внезапные волны всеобщей подозрительности, аресты по вздорным обвинениям, превращение доброжелательных и уравновешенных людей в параноиков, выискивающих врагов у себя под кроватью, и в разъяренных палачей случались во многих странах мира, где и слыхом не слыхали про Сталина и Ежова ...

Такие явления происходили в различных странах мира и в разные века, как только общество оказывалось в состоянии кризиса, войны, междоусобицы или в напряженном ожидании внешней агрессии или внутреннего переворота. Северяне арестовывали тысячи "подозрительных" людей во время войны Севера с Югом (1861-1865), а "великий демократ" Авраам Линкольн санкционировал эти аресты. В ходе франко-прусской войны и первой мировой войны в воюющих странах жертвами нелепых обвинений становились случайные люди. Слух о том, что "тайные агенты" перевозят золото в автомобилях через Германию осенью 1914 г., привел к тому, что десятки автомобилистов были убиты, прежде чем они сумели произнести хотя бы слово в свое оправдание.

После начала германского наступления на Западном фронте 10 мая 1940 г. "бдительные" жители Нидерланд, Бельгии и Франции хватали блондинов, которые казались им "агентами гестапо" и нередко убивали на месте. Арестам подвергались любые иностранцы, а также священники и монахини, которых обвиняли в том, что они - переодетые немецкие парашютисты. Среди жертв тотальной паранойи оказался и яростный враг Гитлера - Лион Фейхтвангер, который был брошен во французский лагерь и лишь чудом сумел оттуда бежать. Десятки тысяч "подозрительных" лиц, которые были арестованы в Англии, переправлялись в лагеря, "в Сибирь" Западного полушария - Канаду. Многие из них погибли вместе с судами, торпедированными германскими подлодками в Атлантическом океане.

Казалось, нападение Японии на Пирл Харбор не застало ФБР врасплох: через 48 часов после начала войны американская полиция арестовала 3846 тайных агентов Японии, Германии и Италии. Однако полицию и ФБР донимали сообщениями о тайной агентуре, которая якобы орудовала безнаказанно у них под носом. Честные, доброжелательные, нечванливые и внимательные американцы разоблачали соседей, которые мастерили у себя на чердаке что-то "подозрительное", или вели "подозрительные" разговоры, или владели "подозрительными" языками. Подсчеты ФБР свидетельствовали, что ложные и ошибочные доносы превышали подлинные случаи вражеской деятельности примерно в 10-20 раз! Особые подозрения вызывали лица японского происхождения. Сотни тысяч бдительных американцев информировали государственные органы о том, что выходцы из Японии нарочно размещают свои огородные грядки так, чтобы их направление показывало пролетающим самолетам путь на ближайшие авиационные заводы. Они доносили, что по ночам лица японской крови показывали фонариками, куда надо лететь бомбардировщикам микадо. И хотя ни один японский самолет за всю войну не долетел до континентальной части США, эти сообщения вызывали панику и всеобщее возмущение. Убеждение в том, что каждый японский эмигрант и потомок японских эмигрантов является членом тайно законспирированной "пятой колонны", вынудило вполне "демократического" президента США Ф.Д.Рузвельта уступить ...

В течение одной недели в феврале 1942 г. 120 тысяч американцев японского происхождения были выселены из своих домов (главным образом, в Калифорнии) и брошены в лагеря, размещенные в северных штатах страны. Три года люди, вина которых никогда не была доказана, провели за колючей проводкой. Следует учесть, что беззакония, совершенные в отношении 120 тысяч американских сограждан, творились в стране, на землю которой не упала ни одна вражеская бомба, не ступил ни один вражеский солдат, а последняя гражданская война завершилась 80 лет назад.

В этом контексте следует понимать события, развернувшиеся в нашей стране после назначения Н.И.Ежова на пост наркома внутренних дел в сентябре 1936 г. Надо учесть, что наша страна, как и многие другие страны мира, пережившие эпидемии массовой паранойи, находилась в ожидании не только внешнего нападения, но и новой гражданской войны ... По этой причине в стране было много людей, готовых найти тайного агента из любой страны "капиталистического окружения" или "неразоружившегося классового врага". Беда всесильного комиссариата внутренних дел была в том, что после прихода Ежова он действительно стал народным, то есть чрезвычайно открытым для народного вмешательства в вопросах, которые по своей сути требуют профессионализма. Даже наиболее отрицательные фигуры из недр НКВД за два десятилетия следственной работы обрели немалый профессиональный навык и могли воспрепятствовать выдвижению очевидно надуманных обвинений и созданию нелепейших дел. Увольнение профессионалов и приход в НКВД после назначения Ежова множества новых "честных", но абсолютно непрофессиональных людей, готовых слепо довериться своей природной интуиции или прислушаться к мнению простодушных людей, нанесло непоправимый удар по следственной системе СССР. Люди, делившие своих соседей и коллег на категории: "большой враг", "малый враг", "вражонок" (о чем было позже рассказано на XVIII съезде ВКП(б)), стали основным источником информации при подготовке органами НКВД различных "дел" о "заговорах" и "центрах".

Следует также отметить, что на наиболее ответственных постах в следственных органах НКВД остались люди Ягоды, циничные и беспощадные провокаторы, стремившиеся воспользоваться создавшейся ситуацией для подъема по служебной лестнице: Л.Заковский, С.Реденс, М.Фриновский, Г.Люшков и другие. Приход Н.И.Ежова и других в руководство НКВД был связан с ожиданиями, что они раскроют правду, которую явно скрывал от руководства партии Ягода. Однако заговор самого Ягоды и его коллег был тщательно скрыт. Зато "старые кадры" активно помогали "раскрывать" "заговоры" в других ведомствах, городах и весях, нити которых уводили далеко от Москвы и от здания на Лубянке ...

В считанные месяцы Ежов представил Политбюро устрашающую картину страны, опутанной сетями троцкистских "заговоров". Оценки Ежова казались особенно правдоподобными еще и потому, что совпадали с хвастливыми сообщениями Троцкого об успехах троцкистского подполья, которые публиковались в "Бюллетене оппозиции". Вождь "Четвертого Интернационала" утверждал, что многочисленные ячейки подпольщиков готовы отстранить Сталина от власти "с помощью полицейской операции". Заявляя даже в середине 1937 г., после арестов многих "троцкистов", о том, что в стране сохранилась мощная сеть "антисталинского подполья", Троцкий умело возбуждал недоверие к органам безопасности, которые, как следовало из его публикаций, все еще не сумели раскрыть врагов, и тем самым провоцировал новые и новые репрессии.

Смысл провокационных действий Троцкого объяснил его биограф И.Дейчер: "Парадоксальным образом, большие чистки и массовые высылки, которые прошли после убийства Кирова, дали новую жизнь троцкизму. Окруженные десятками и сотнями тысяч новых изгнанников, троцкисты больше не чувствовали себя изолированными ... Лагеря вновь становились школами и полигонами оппозиции, в которых троцкисты были бесспорными наставниками ... Хорошо организованные, дисциплинированные и хорошо информированные в политическом отношении, они были настоящей элитой того большого слоя нации, который был брошен за колючую проволоку".

Словно следуя логике Ветхого завета, троцкисты желали провести тысячи невинных жертв через муки, чтобы превратить их в верных последователей "пророка" - Троцкого, а затем привести их в "Землю Обетованную". Троцкий заранее предрекал, как будет удобно воспользоваться муками жертв ГУЛАГа ... В "Бюллетене оппозиции" он в 1938 г. пророчествовал: "Монументы, которые Сталин воздвиг себе, будут свергнуты ... А победоносный рабочий класс пересмотрит все процессы, публичные и тайные, и воздвигнет памятники несчастным жертвам сталинского злодейства и позора на площадях освобожденного Советского Союза".

Почему же Сталин принял на веру очевидно неправдоподобные сведения НКВД о популярности троцкизма в СССР и версии о необыкновенных "заговорах" и "центрах"? Во-первых, он, как и многие другие, верил в способность "кристально чистого" Ежова дать честный ответ - после долгих лет лжи со стороны интригана Ягоды. Вероятно, чем более шокирующие сведения сообщал Ежов, тем больше убеждался Сталин в коварстве Ягоды. Во-вторых, деятельность НКВД получала всемерную поддержку со стороны партийных руководителей, "разоблачавших" все новых и новых "троцкистов". Уже к концу 1935 г. первый секретарь МГК Хрущев рапортовал о "разоблачении" 10 тысяч "троцкистов" в Москве. Оказавшись на Украине Хрущев в считанные месяцы "выявил" десятки тысяч "троцкистов" и "буржуазных националистов". О подобных "победах" над "троцкизмом" рапортовали из всех областей и республик. В-третьих, через некоторое время началось осознание того, что масштабы деятельности троцкистов преувеличены. Правда, понимание, что были совершены катастрофические ошибки, приходило постепенно, в несколько приемов, и на каждом этапе создавалось впечатление, что "перегибы" в кампании по "разоблачению врагов" уже преодолены.

Через год после начала неутомимой деятельности Ежова, Сталин и его коллеги по Политбюро стали сдерживать ретивость развязанной им кампании. В решении январского пленума 1938 г. было указано, что ряд "честных" людей "несправедливо оклеветаны", а отдельные "клеветники" осуждены. Тем не менее репрессии продолжались вплоть до отстранения Ежова в конце 1938 г. от обязанностей наркома внутренних дел. Новый нарком внутренних дел Л.П.Берия освободил значительную часть лиц, арестованных по вздорным обвинениям. Многие пришли к выводу, что уж теперь-то справедливость восторжествовала. На самом же деле прошло еще полтора десятка лет, прежде чем почти все жертвы несправедливых обвинений, выдвинутых при Ягоде и Ежове, а также жертвы новых несправедливостей при Берии, были освобождены или посмертно реабилитированы ...

И все же доверчивостью к Ежову, а затем к Берии нельзя объяснить легкость, с которой оставлял Сталин свои автографы на приказах о расстрелах и других приговорах, его грубые и жестокие комментарии, которыми он нередко оснащал эти списки или письма приговоренных к казни. Судя по многочисленным воспоминаниям, Сталин и многие люди из его окружения проявляли бесчувствие в отношении людей, обреченных на несправедливые наказания и мучения.

В то же время Сталин и его окружение не были "патологическим исключением" среди лидеров XX века. Они проявляли ровно столько чувствительности к судьбам людей, сколько было принято у руководителей великих "демократических" держав, спокойно высчитывавших - сколько уцелеет солдат, если атомные бомбардировки уничтожат два города с мирным населением по сотне тысяч человек в каждом ... Поражаясь тому, что советские лидеры отправляли сотни тысяч людей в лагеря, не стоит забывать и о том, что такие же действия творили не только вожди "недемократических" "стран оси", но также Рузвельт, Черчилль. Рейно и другие лидеры "демократической" коалиции. Пытки, бесчеловечные истязания в тюрьмах и жестокие казни применялись и продолжают применяться во многих странах мира, участвовавших в борьбе против фашизма, а затем подписавших всевозможные пакты и конвенции о правах человека. Соучастие Рузвельта, Трумэна и Черчилля в несправедливостях и жестокостях XX века, так же очевидна, как и у Сталина!..

Впрочем, наше справедливое возмущение бессердечием вождей 30-х годов возможно выглядело бы убедительнее, если бы через несколько десятилетий, мы, уже вооруженные прошлым опытом насилия и беззаконий, проявили бы внимание, отзывчивость и чуткость по отношению к десяткам тысяч жертв междоусобных войн и возросшей преступности, к миллионам изгнанных из родных очагов и к соотечественникам, превращенным во второсортных граждан в новых независимых государствах. Следует также учесть, что высшие руководители великих держав, бестрепетно принимавшие жестокие решения в 30-40 гг., в отличие от современных телезрителей, не могли увидеть своими глазами на цветном экране телевизора картины, иллюстрирующие последствия творимых ими дел, услышать интервью с людьми, только что пережившими бомбардировки, ставшими жертвами пыток и свидетелями расстрелов своих близких ... И если миллионы современных людей проявляют безразличие к преступлениям, творимым с их молчаливого согласия, то вряд ли им стоит возмущаться, жестокосердием былых правителей.

Впрочем, в обвинениях в адрес Сталина преобладает не столько обличение его жестокости, сколько безумного характера репрессий, проводившихся с его ведома. Со времен доклада Хрущева главными злодеяниями Сталина его обличители считают не сопричастность к "красному террору" или коллективизации, а репрессии 1937 года Один из главных аргументов Хрущева, с помощью которого он доказывал "патологическую" природу репрессий, сводился к тому, что 70% членов ЦК, половина делегатов съезда партии в принципе не могли быть изменниками страны и того дела, которому они обязались служить. Этот аргумент казался одним из самых веских в "обвинительном заключении" против Сталина для всех, кто с детства помнил строки Маяковского о "железных большевиках".

Однако обвинения 30-х гг. в адрес видных деятелей партии в том, что они стремились передать государственные предприятия капиталистам, в том числе и иностранным, готовы были расчленить СССР на части, уже не кажутся нелепыми в 90-х гг. Вряд ли кто-нибудь обвинил бы Сталина в излишней подозрительности, если бы он принял решительные меры для искоренения измены узнав, что партийные секретари союзных республик готовятся к отделению от Союза и планируют вступить в военно-политические группировки, враждебные Москве ... Вряд ли Сталина можно было бы обвинить в недоверчивости к "честным коммунистам", если бы он наверняка знал о том, что 87% членов партноменклатуры приготовились занять ведущие позиции в руководстве капиталистических фирм с привлечением иностранного капитала!..

Можно ли считать, что коммунисты 30-х гг. в отличие от коммунистов 80-х гг. были сделаны, как утверждал Маяковский, "из железа" и "стали"? Объясняя причины своего недоверия ко многим видным деятелям сталинских времен, Молотов в своих беседах с Феликсом Чуевым часто прибегал к фразе "он качался". Эти "качания" описал Н.Бухарин в своей циничной исповеди, направленной Илии Британу в 1924 г., в которой он изобразил картины морального разложения, трусости, дезориентации, воцарившейся в московских верхах после смерти Ленина. Сталин знал о тех поразительных "качаниях", которые совершали вожди разгромленной оппозиции, льстиво восхвалявшие "гений Сталина" со съездовских трибун и проклинавших его у себя на квартирах.

Вне зависимости от надежности и точности сведений, приводимых Р.Медведевым, Р.Конквистом и другими, трудно предположить, что факты или хотя бы слухи о переговорах с целью сместить Сталина и большом количестве голосов "против" него прошли мимо Сталина. Даже если в этих сведениях была какая-то доля правды, то Сталин не мог не поразиться контрасту между ними и выражением единодушного восторга к нему ... Если же сведения, которые сообщил заместитель председателя счетной комиссии съезда В.М.Верховых, были верными, и Л.М.Каганович лично спрятал 267 бюллетеней, в которых фамилия Сталина была вычеркнута, вряд ли он скрыл этот факт от Сталина. В этом случае Сталин мог понять, что по крайней мере 22 процента делегатов не только являются его противниками, но ведут лицемерную игру, так как ни в одном выступлении на съезде, ни в поведении съезда в целом нельзя было усмотреть прямой или косвенной критики Сталина. Более того, все ораторы съезда, за исключением двух (Сталин и Ежов) на протяжении своих выступлений не раз прибегали к преувеличенным восхвалениям в адрес Сталина.

Следует также учесть, что неискренность, двуличие, обман считались особо тяжкими преступлениями, несовместимыми с пребыванием в рядах партии. Это лишний раз подтвердило выступление Г.Зиновьева на съезде, который квалифицировал хранение им программы Рютина у себя в сейфе, как "тяжелую ошибку", за которую он "был наказан партией вторично и совершенно поделом". Исходя из критериев, принятых в партии, голосование "против" Сталина на съезде, который превратился в демонстрацию всеобщей любви к вождю, означало, что по крайней мере каждый пятый делегат съезда мог быть обвинен в "непрямодушии по отношению к партии", в котором каялся Зиновьев ...

Правда, можно возразить, что у делегатов съезда не было реальных способов высказать свое недовольство Сталиным, кроме как проводить кулуарные встречи и использовать бюллетени для тайного голосования. Однако до середины 30-х гг. видным деятелям партии, как правило, не грозил арест за их открытые критические выступления. Как известно, почти все вожди и рядовые участники оппозиционных блоков и "платформ" 20-х гг. были наказаны лишь снятием с крупных постов и назначением на более скромные должности и на значительном удалении от Москвы. Кажется, И.Дейчер был прав, когда писал, что, отказываясь от прямой и открытой борьбы, оппозиционеры "чувствовали, что все они, и сталинисты, и антисталинисты, в одной лодке". Именно по этой причине, а не из-за страха перед арестом или казнью они предпочитали методы тайной дворцовой борьбы, итогом которой могла бы стать неожиданная смена власти и политического курса.

Такие методы выражения недовольства могли привести Сталина к следующим выводам: во-первых, оппозиция не пользуется поддержкой большинства партии и народа; во-вторых, оппозиция осуществляет "пробы сил", будучи уверена, что Сталин не решится нарушить неписаное советское правило об иммунитете видных деятелей партии перед лицом Фемиды; в-третьих, истинные цели оппозиции столь зловещи, что она готова прибегнуть к самым неожиданным и коварным действиям ради смены власти, а возможно, и строя.

В предвоенной обстановке любая страна, в которой готовился государственный переворот и верхи которой "качались", была обречена на поражение. Разгром Гитлером многих стран Западной Европы был во многом обеспечен моральным разложением, идейным опустошением и интриганством в правящей верхушке и сопровождался массовым предательством, охватившим различные слои общества и политические партии. Среди коллаборационистов Европы видное место заняли Дорио, бывший член руководства Французской компартии, и Квислинг, бывший лидер Рабочей партии Норвегии, входившей в Коминтерн. (Ряды борцов антифашистского "Сопротивления" в большинстве стран Западной Европы выросли многократно лишь после освобождения их войсками союзников). В конкретной исторической обстановке 30-х гг. появление в рядах партноменклатуры будущих президентов АО, СП, банков или независимых государств было маловероятно ... Появление же советских дорио, квислингов, новых Власовых было весьма возможно.

С этой точки зрения чрезмерная требовательность к партийным верхам могла быть оправдана даже в случае отдельных проявлений нестойкости с их стороны. Однако Сталин располагал данными, которые свидетельствовали о том, что некоторые видные руководители страны не только позволяют себе идейные, моральные и политические "раскачивания", а вступили на путь антиправительственного заговора и активного сотрудничества с врагами страны ...

 

""ИСТРЕБИТЕЛЬ КРАСНОЙ АРМИИ"

Весной 1965 г. накануне празднования 20-летия Победы в кругах московской интеллигенции стало распространяться письмо Эрнста Генри Илье Эренбургу, в котором тот перечислял в процентах тот урон, который понесло командование Красной Армии накануне войны в результате необоснованных репрессий. Картина получалась впечатляющей и, казалось, подтверждала вывод автора письма о том, что потери среди командного состава соответствовали тем, которые могли бы иметь место, если бы Красная Армия потерпела военное поражение. В этих потерях, понесенных не на поле боя, Эрнст Генри обвинял исключительно Сталина.

Правда, еще Хрущев указал на то, что в этом случае Сталин стал жертвой умелой мистификации со стороны гестапо, агенты которой передали Москве через президента Чехословакии Бенеша сфабрикованные материалы с заговоре в высшем военном руководстве СССР. Тем не менее Сталина продолжали обвинять в том, что он поверил ложной версии, а не безупречным репутациям Тухачевского и других. Готовность Сталина поверить злому навету многие объясняют завистью к его военным талантам, возникшей еще в период советско-польской войны 1920 г. Алекс де Джонг объясняет желание Сталина убрать Тухачевского тем, что последний был якобы большим другом Кирова.

Все эти версии оставляют без внимания известные данные, о которых еще в конце 60-х гг. поведал личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт, который писал свои книги под псевдонимом "Пауль Карелл". Об этих материалах уже сообщалось на страницах журнала "Слово" в декабрьском номере за 1991 год. Суть сведений Пауля Шмидта (Карелла) сводится к тому, что заговор высших руководителей Красной Армии действительно имел место и сформировался в начале 30-х гг. при активном участии заместителей наркома обороны Я.Гамарника и М.Тухачевского и командующих ряда военных округов. В заговоре принимали участие и видные партийные руководители, среди которых Пауль Шмидт назвал первого секретаря Азово-Черноморского края Шеболдаева. Значительное место в заговоре играли связи, установленные Тухачевским и рядом других советских военачальников с германскими военными, находившимися в СССР с начала 20-х по начало 30-х гг. Пребывание немецких генералов было вызвано активным тайным сотрудничеством в военной области между СССР и веймарской Германией, которой в соответствии с Версальским договором было запрещено наращивать свой военный потенциал.

П.Шмидт утверждал, что "решающим мотивом для политической оппозиции Тухачевского была внешняя политика Сталина. Тухачевский все больше убеждался в том, что союз между Германией и Советским Союзом был неумолимым велением истории, с тем, чтобы развернуть совместную борьбу против "загнивающего Запада". Во время своей поездки весной 1937 г. в Лондон на похороны короля Георга V Тухачевский дважды посетил Берлин. Как отмечал П.Шмидт, Тухачевский "воспользовался этой возможностью для того, чтобы провести переговоры с ведущими немецкими генералами. Он хотел получить от них гарантию о том, что Германия не воспользуется революционными потрясениями в Советском Союзе в качестве предлога для того, чтобы начать поход на Восток".

Подтверждения этих данных П.Шмидта приводит и американский историк Джоффри Бейли в своей книге " "Заговорщики". Находясь в Берлине, Тухачевский в ходе своей беседы с министром иностранных дел Румынии Титулеску заявил: "Вы неправы, связывая судьбу своей страны с такими странами, как Франция и Англия. Вы должны повернуться лицом к новой Германии". Сам Тухачевский уже совершил такой "поворот". Арест В.К.Путны, бывшего военного атташе в Лондоне, Токио и Берлине, который в прошлом был активным членом троцкистской оппозиции, в конце 1936 г. позволил НКВД получить первые сведения о заговоре, о которых было вскользь сказано во время допроса К.Радека в январе 1937 г. на процессе по так называемому делу "параллельного троцкистского центра". Заговор военных руководителей СССР оказался на грани провала.

Как утверждал П.Шмидт, "в марте 1937 г. соревнование между Тухачевским и агентами Сталина приобрело драматичный характер. Словно рокот приближавшейся грозы прозвучало замечание Сталина на пленуме Центрального Комитета: "В рядах Красной Армии есть шпионы и враги государства"". Объясняя причины промедления Тухачевского, П.Шмидт считает, что "было трудно координировать действия офицеров генерального штаба и командиров армии, штабы которых нередко находились на расстоянии в тысячи километров друг от друга. Это затруднялось из-за внимательного наблюдения за ними со стороны тайной полиции, что вынуждало их проявлять максимальную осторожность. Переворот был назначен на 1 мая 1937 г., главным образом из-за того, что первомайские парады позволяли осуществить значительные перемещения войск в Москву, не вызвав подозрения".

Однако к этому времени НКВД получил новые сведения о готовящемся перевороте. Информация пришла из неожиданного источника. Почти одновременно премьер-министр Франции Даладье и президент Чехословакии Бенеш передали советским послам в Париже и Праге сообщения, которые в конечном счете сделали НКВД обладателем материалов, полученных из Германии. Советская разведка не подозревала, что эти материалы, в которых подлинные документы были перемешаны с фальшивками, были предоставлены в ее распоряжение руководством гестапо. Не знали в НКВД и о том, что для того, чтобы добыть подлинные материалы, агенты гестапо в начале марта 1937 г. совершили налет на архив германской военной разведки.

Почему же инициатор этой операции - руководитель гестапо Гейдрих и Гитлер, санкционировавший его действия, стремились донести Сталину на Тухачевского, использовав подлинные документы и сфабриковав еще несколько? Прежде всего, Гитлер не был заинтересован в укреплении альянса между военными двух стран. Победа военных в России при поддержке германских военных могла в дальнейшем повториться в военном перевороте в Германии при помощи, прямой или косвенной, из России. Кроме того, Гитлер не желал давать возможному новому правителю России надежных гарантий о ненападении. "Drang nach Osten" оставался основной целью Гитлера.

Трудно сказать, что определило решение Политбюро назначить Тухачевского представителем на коронацию Георга VI, которая должна была состояться 12 мая: подозрения, которые уже сформировались у Сталина к февральско-мартовскому пленуму 1937 г., или материалы, переданные НКВД агентами гестапо. Существуют две разные версии развития событий. По одной из них, узнав о своей командировке в Лондон, Тухачевский решил воспользоваться этим случаем для того, чтобы еще раз договориться с немецкими генералами о сотрудничестве во время и после переворота, и отложил вооруженный мятеж. По второй, действия заговорщиков были предотвращены в последнюю минуту.

Празднование 1 мая в Москве для посвященных в суть дела прошло в обстановке тревожного ожидания, так как не было уверенности в том, что оно не пойдет по первоначальному сценарию Тухачевского. По свидетельству очевидцев, во время парада среди собравшихся на трибунах людей пошел слух, что вот-вот начнется стрельба по Мавзолею, и Сталин будет убит. Сейчас трудно сказать, насколько этот слух имел под собой основания. Однако Павел Мешик, впоследствии ставший руководителем СМЕРШа (он изображен безымянным руководителем этого грозного отдела в романе В.Богомолова "В августе сорок четвертого"), а затем расстрелянный вместе с Л.П.Берия и другими в декабре 1953 г., в частных разговорах утверждал, что свой первый орден Ленина он получил за успешную поимку террориста, который уже был готов открыть огонь по трибуне Мавзолея во время первомайских торжеств 1937 года.

Только в июне 1937 г. было объявлено об аресте маршала Тухачевского, командующих Украинским и Белорусским военными округами Якира и Уборевича, заместителя командующего Ленинградским военным округом Примакова, начальника Военной академии имени Фрунзе Корка, начальника Управления кадров Красной Армии Фельдмана, комкоров Эйдемана и Путны. Сообщалось также о самоубийстве Гамарника.

"Нет свидетельств того, - писал П.Шмидт, - присутствовали ли Тухачевский и его семь коллег по делу на процессе и были ли они живы. Надежный свидетель - работник НКВД Шпигельгласс - приводил слова замнаркома внутренних дел Фриновского: "Весь советский строй висел на волоске. Действовать обычными методами мы не могли - сначала провести процесс, а затем - казнь. В данном случае пришлось сначала расстрелять, а затем вынести приговор".

Ощущение паники, охватившее НКВД, привело к тому, что число людей, арестованных по обвинению в участии в заговоре, оказалось сильно преувеличенным. Слухи, нелепые подозрения, жалобы обиженных и доносы карьеристов послужили топливом для разжигания версии о заговоре, в котором были якобы замешаны десятки тысяч человек. Многие из военачальников, включая будущих маршалов Рокоссовского и Мерецкова, были освобождены, но многие, став жертвами несправедливых наветов, погибли или остались в заключении на многие годы ...

Разумеется, аресты многих военачальников накануне войны не способствовали укреплению профессионализма вооруженных сил. Однако вряд ли следует возлагать вину за происшедшие события на "параноидальную подозрительность" Сталина. Приход же к власти людей, веривших в перспективу сотрудничества "с новой Германией", мог привести к подчинению нашей страны интересам этой державы и игнорировал главную цель Гитлера: поход на Восток.

 

""ВИНОВНИК ПОРАЖЕНИЙ НАШЕЙ СТРАНЫ"

Пожалуй, наиболее несправедливые обвинения в адрес Сталина выдвинуты в связи с подготовкой страны к Великой Отечественной войне. Р.Конквист в своей книге "Сталин. Укротитель народов" указывает на низкий уровень военной подготовки командного состава после арестов 1937-1938 гг., нехватку элементарного оборудования, отказ от проведения мобилизационных мероприятий накануне войны. В этом он обвиняет Сталина, и только его. Эти обвинения без конца повторялись и варьировались в различных сочинениях. Так, в сборнике "Скрытая правда войны: 1941 год", опубликованном в 1992 г., были старательно подобраны многочисленные материалы, доказывающие всевозможные упущения в организации Красной Армии накануне войны. Виновником также объявлен Сталин.

Между тем подготовка к возможной войне определила цель сталинской альтернативы, восторжествовавшей в ходе противоборства с теми, кто ожидал прихода с Запада "спасительной" мировой революции и предлагал, как это делал Бухарин, "медленной дорогой" идти "себе помаленечку, таща за собой крестьянскую колымагу". И хотя в 1927 г. Бухарин утверждал, что "земля дрожит уже отдаленными гулами великих революций, которые превзойдут по своему размаху даже то, что мы пережили и перечувствовали", на самом деле уже в конце 20-х гг. над страной нависла мрачная тень грядущей войны. Разрушенная же гражданской войной страна была совершенно не готова к столкновению с врагом.

В декабре 1927 г. нарком по военным и морским делам К.Е.Ворошилов докладывал: "70,5% чугуна, 81% стали и 76% проката по сравнению с довоенным уровнем - это, конечно, недостаточно для нужд широко развивающегося хозяйства и обороны ... Алюминия, этого необходимого металла для военного дела, мы у себя совсем не производим ... Цинка и свинца, весьма ценных и необходимых металлов для военного дела, мы вывозим из-за границы в 7 раз больше, чем производим у себя в стране. Даже меди, которой у нас бесконечное множество в недрах, мы вывозим 50% по сравнению с тем, что производим в стране". Нарком признавал, что СССР отстает по производству танков не только от передовых стран Запада, но и от Польши. Говоря о состоянии оборонной промышленности, он сообщал, что на ее предприятиях господствуют "архаические порядки времен Ивана Калиты" и "когда их видишь, берет оторопь".

Еще через год, к началу 1929 г., на вооружении Красной Армии насчитывалось около 26 тыс. станковых пулеметов, 7 тыс. орудий разных калибров, 200 танков и броневиков, 1000 самолетов старой конструкции, главным образом времен первой мировой войны. С помощью такого вооружения наша страна вряд ли сумела бы защитить себя даже в случае нападения на нее Польши, Финляндии и трех прибалтийских государств, имевших более мощное вооружение и лучшего качества.

Отсутствие уверенности в том, что страна сможет выстоять в неравной схватке, заставляло Сталина говорить 4 февраля 1931 г., через два года после начала решительного рывка вперед в промышленном и оборонном развитии: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут". Возвращаясь к теме неизбежной войны, Сталин в своем выступлении на XVII съезде партии заявил о необходимости создания "совершенно стабильной ... базы хлебного производства" в Заволжье, ссылаясь на "всякие возможные осложнения в области международных отношений".

Из заявлений Сталина было очевидно, что еще в начале 30-х гг. он реалистично оценивал возможный срок начала войны - 1941 год - и справедливо исходил из того, что основные районы "хлебного производства" страны - Украина и Северный Кавказ - станут зоной боевых действий. Чтобы выстоять в нелегком испытании, Сталин заставил страну пойти на крайние лишения и жертвы. Теперь "обличители" Сталина, обвиняя его в жестокостях "сталинских пятилеток", в то же время клеймят его за недостаточность усилий, приложенных при подготовке к мировой войне.

На самом деле за 12 лет сталинских пятилеток ценой неимоверных усилий и тяжелых жертв было сделано все возможное и почти невозможное. Страна создала огромный промышленный и научно-технический потенциал, на основе которого была заново создана современная оборонная промышленность. К началу войны в СССР было завершено создание нового танка Т-34 и развернулось его массовое производство. В 1940 г. были проведены первые испытания реактивных минометных установок, впоследствии названных "катюшами". В 1939-1941 гг. на вооружение стали поступать самозарядные винтовки Токарева, станковые пулеметы Дегтярева, автоматы Шпагина (ППШ). К 1941 г. было налажено производство новых видов полковых пушек, минометов, гаубиц, были приняты на вооружение и стали поступать в авиационные части современные самолеты: бомбардировщики Ил-2 и Пе-2, истребители Лагг-3 и Миг-3.

Не вина Сталина, а беда страны была в том, что сверхнапряженные усилия советских людей не увенчались созданием вооруженного потенциала, адекватного тому, который был в распоряжении гитлеровской Германии. Сталин и его окружение делали все от них зависящее, чтобы отодвинуть срок неумолимой схватки. Позже Сталин поведал посланцу Рузвельта Гарри Гопкинсу о том, что он рассчитывал оттянуть начало войны до 1942 г., то есть к завершению третьей пятилетки. Факты свидетельствуют о том, что к концу 1942 г. советская промышленность, несмотря на урон, нанесенный ей войной, смогла обеспечить Красную Армию необходимым вооружением, и по многим его видам она сравнялась с вермахтом. В ноябре 1942 г., то есть к началу Сталинградского сражения, в действующей Красной Армии имелось 3254 боевых самолета (против 3500 у немцев), 6956 танков и САУ (против 6600 у противника), 77734 орудий и минометов (против 70 тысяч у врага). Хотя значительного перевеса у Красной Армии еще не было достигнуто и к этому сроку, но перелом в войне начался, как только отставание в вооружениях было преодолено.

Однако к 22 июня 1941 г. соотношение сил было не в пользу советских войск. Против 3500 быстроходных и укрепленных танков вермахта Красная Армия смогла выставить лишь 1475 танков Т-34 и КВ. Основную часть танковых частей составляли устаревшие БТ. При этом 29% из них нуждались в капитальном ремонте, 44% - в среднем ремонте. К тому же в отличие от водителей германских танков, приобретших опыт управления своими машинами в боевых условиях, среди советских танкистов преобладали новички, едва освоившие управление стальными громадинами. Мечты создателей фильма "Трактористы", в котором сельские механизаторы превращались в квалифицированных танкистов, были далеки от своего воплощения. Подавляющее большинство советских механиков-водителей к началу войны имели всего лишь 1,5-2-х часовую практику вождения танков.

Боевые качества германских самолетов были выше советских. Более 80% советских самолетов уступали германским по дальности, скорости, высоте полета и бомбовой нагрузке. Не хватало орудий наземной артиллерии. Было особенно мало противотанковых орудий. Созданные накануне войны первые противотанковые ружья, эффективные в борьбе против легких и средних танков, армия не успела получить к 22 июня. Медленно поступали в войска ручные и станковые пулеметы. По числу пулеметов Красная Армия превосходила германскую, но в армии практически не было пистолетов-автоматов, бывших на вооружении у немцев.

И все же германские войска встретили на советской земле такой отпор, с которым они до сих пор никогда не встречались. Отставание в вооружении отчасти компенсировалось боевым духом советских воинов. Уже в 1927 г. В.В.Шульгин, нелегально посетив Советскую страну и резко осудив почти все увиденное им, признал одну позитивную перемену: культ здоровья, увлечение физкультурой и спортом, здоровый вид детей. Создание бодрого оптимистического настроя средствами массовой пропаганды (что стало излюбленной мишенью антисталинской пропаганды) также помогало поддержанию высокого эмоционального тонуса в обществе, особенно среди молодежи. Воспитание физически и эмоционально здоровой молодежи (а не массовое производство душевных калек, садистов - мастеров "дедовщины", наркоманов и алкоголиков, успешно "налаженное" в последующие десятилетия) сыграло свою роль в повышении боеспособности Красной Армии.

Эти позитивные эмоции фокусировались на патриотической идее, понятной для миллионов советских людей. Воспитание молодого поколения в духе уважения к культурному наследию страны стало одной из постоянных забот сталинского руководства. Дети осваивали азы грамотности, заучивая стихи Тютчева, Майкова, Фета. Празднования юбилеев Пушкина и других классиков русской литературы превращались в общенациональные праздники. По радио звучали не только бравурные марши и песни, но и классическая музыка русских композиторов. Фильмы, построенные на том, как рядовые советские люди ставили в кружках "Евгения Онегина", отражали реальность и пропагандировали русскую классику. Не только портреты Сталина и других вождей, но и бесконечные репродукции русских пейзажей Шишкина и других классиков русской живописи стали характерной приметой советского предвоенного быта.

Еще один антисталинский миф гласит о том, что, лишь увидев поражения Красной Армии, Сталин развернул патриотическую пропаганду, в которой отдавалось должное победам русского оружия. На самом деле массовая патриотическая пропаганда, развернутая задолго до начала войны, включала прославление многих страниц прошлого нашей страны и ратных подвигов ее воинов. Еще до войны дети могли купить наборы картонных солдатиков, изображающих воинов Димитрия Донского, армий Петра I и Кутузова. Довоенные фильмы пропагандировали Суворова и Богдана Хмельницкого. По этой причине плакаты времен войны, в которых имена красных командиров гражданской войны соединялись с именами героев тысячелетней Руси, не вызывали удивления. (На плакатах Кукрыниксов советские солдаты били гитлеровцев, а на заднем плане виднелись фигуры Чапаева, Суворова, Александра Невского. Текст к плакату гласил: "Бьемся мы здорово, рубим отчаянно, внуки Суворова, дети Чапаева!"). Уже зимой 1942 г. дети играли в "разгром немцев под Москвой", защищаясь щитами с изображением барса, как у Александра Невского из кинофильма.

Усилия патриотической пропаганды отвечали внутреннему настроению людей и поэтому позитивно воспринимались. Характерное сравнение: на волне революционного энтузиазма в "красном" Петрограде смогли набрать не более 15 тысяч добровольцев, готовых сражаться против войск генерала Юденича осенью 1919 г., но лишь за один июль 1941 г. в Ленинграде 300 тысяч стали в ряды добровольного народного ополчения для отпора врагу. Помимо руководимого из Центра партизанского движения во многих городах и селах антигерманское подполье создавалось стихийно. Самоотверженность солдат на фронте не была выдумкой Агитпропа.

Поддержка советскими людьми лозунга о Великой Отечественной войне, выдвинутого Сталиным, позволила превратить страну в единый военный лагерь, сплоченный волей к сопротивлению. Успешное выполнение военной программы третьей пятилетки к концу 1942 г., обеспечившее победу в войне, стало возможным благодаря соединению интересов народа и центральной власти прочными узами патриотизма. Патриотическое сплочение нашего народа в годы войны превратилось в мощную силу.

Это было особенно важно в войне 1941-1945 гг., в которой нашей стране противостоял противник, как никогда сплоченный вокруг идейно-политических целей. Гитлер смог объединить германский народ вокруг внешней политики реванша, внутренней политики социального процветания и идеи о мировой гегемонии арийской расы. В него поверили, как только он доказал свою способность восстановить Германию в довоенных границах и вернуть ей величие. Его полюбили, как только он ликвидировал безработицу и обеспечил большинству минимум материального благосостояния и социальной защищенности.

Его же идеи о расовом превосходстве немцев отвечали той "религии германизма", о которой еще в 1915 г. писал Н.Бердяев: "Германец ... не потерпит хаоса, тьмы и иррациональности после совершенного его волей и мыслью акта. Где коснулась бытия рука германца, там все должно быть рационализировано и организовано ... Мировой хаос должен быть упорядочен немцем, все в жизни должно быть им дисциплинировано изнутри ... Германские идеологи даже расовую антропологическую теорию об исключительных преимуществах длинноголовых блондинов превратили в нечто вроде религиозного германского мессианизма". Эта "религия" отвечала многим особенностям германского национального характера, но в своем крайнем выражении неизбежно ставила немцев в противостояние с остальным миром.

Однако способность нацистской идеологии и политики объединять немцев вокруг фюрера и его партии оказалась не безграничной. Как только политическая реальность заставляла Гитлера отнимать у немцев те материальные блага и социальную защищенность, которые они приобрели при нацистах, как они переставали любить своего фюрера. В отличие от Германии 1914 г. немцы не выражали восторга после начала войны через 25 лет. Они откровенно радовались слухам о заключении мира и ворчали по поводу необходимости поддержать военные усилия рейха. Гитлер не смел ограничить относительно высокий уровень потребления среднего немца, который был гораздо выше, чем даже у среднего англичанина во время войны. Он не смог решиться направить немецких фрау в массовом порядке на заводы и был вынужден доверять выпуск военной продукции озлобленным иностранным рабочим.

В Гитлера перестали верить, как только величие Германии оказалось под угрозой, а войска врагов Германия приблизились к ее новым "восстановленным" границам. Гитлер знал, что к концу войны он мог вдохновить своей идеей превосходства германской расы лишь наиболее фанатичных членов "гитлерюгенд" и бросить их на смерть под танки союзников. Однако он не смог заставить немецких подростков и их мамаш работать по 12 часов на военных заводах и при этом кормить их впроголодь.

Победа нашего народа над германским была одержана не только на поле боя, но и в тылу, не только в дни наступления, но и в дни отступления. Стоическое терпение и выдержка миллионов женщин и подростков нашей страны, заменивших своих мужей на рабочих местах, обеспечили создание того оружия, которое принесло победу. Особую твердость духа, как это не раз бывало в истории, проявил русский народ. Не случайно первый тост, который произнес Сталин по случаю празднования Победы в Кремле, был поднят за великое терпение всего русского народа вне зависимости от того, где, в тылу или на фронте, было проявлено это терпение.

Парадоксальным образом руководитель большевистской партии, которая в 1914-1917 гг. делала все возможное, чтобы дискредитировать патриотическую пропаганду, подорвать волю к победе над врагом, теперь возглавлял Отечественную войну народа против Германии и ее союзников. Бросая обвинение в адрес Сталина, Д.Волкогонов писал: "Генсек начал процесс изменений в самой партии, и, по сути, к концу 20-х годов это была уже другая партия, во многом отличная от ленинской. Сталин стал лидером другой партии". Эти изменения, которые Волкогонов расценивает как пагубные, продолжались вплоть до начала 40-х гг. Под руководством Сталина партия превратилась в коллективного организатора патриотического сопротивления германскому нашествию.

Более того, несмотря на тяжелые жертвы и негативные последствия шпиономании, к началу войны страна пришла в значительной степени очищенной от заговоров и морального разложения. В ней не было места ни финансовым спекулянтам, вроде Мануса и Рубинштейна, ни шпионам вроде Мясоедова, ни влиятельным шарлатанам вроде Григория Распутина. Сталин не повторил многих фатальных ошибок царского правительства 1914-1917 гг.

Однако Сталин не сумел избежать своих собственных ошибок. В упоминавшемся выше тосте Сталин признал: "У нашего правительства было немало ошибок". Вероятно, одной из крупнейших ошибок Сталина была его неспособность разгадать планы Гитлера и поверить предупреждениям советской разведки о возможном нападении Германии на СССР 22 июня 1941 г. По свидетельству Молотова (записанному Феликсом Чуевым), Сталин признавал свою оплошность и долго переживал свой просчет. В то же время абсолютно беспочвенны утверждения, что Сталин "поверил Гитлеру". В советском руководстве не было сомнений в том, что рано или поздно война с Германией начнется, однако Сталин исходил из того, что Гитлер не решится вести войну на два фронта. Кроме того, если обратиться к истории мировой войны, то можно понять, что у Сталина были причины усомниться в том, что Гитлер действительно выступит в сроки, о которых сообщали Зорге и другие.

Как всякий авантюрист, Гитлер прекрасно сознавал риск, на который он шел, предпринимая очередную военную кампанию без надежной уверенности в успехе. Несмотря на значительные достижения Германии в создании мощного военного потенциала, ее реальные силы не позволяли немецким генералам быть уверенными в победе. По этой причине высших военачальников не раз охватывала паника перед началом решительных схваток, и лишь неожиданная для них капитуляция Даладье и Чемберлена во время подготовки Мюнхенской конференции спасла Гитлера от военного переворота. По той же причине неуверенности в успехе Гитлер часто в последнюю минуту отменял принятое решение о начале наступления.

Приказ о нападении на Польшу, назначенном на 4 часа 30 минут утра 26 августа 1939 года был отменен за несколько часов до начала военных действий. Новый срок - 4 часа 45 минут 1 сентября был назначен Гитлером лишь вечером 31 августа. Директива Гитлера о выходе его войск на передовые позиции для нападения на Голландию и Бельгию от 5 ноября 1939 года была отменена через два дня. 12 декабря Гитлер сообщил, что наступление на Западном фронте начнется сразу после 1 января 1940 года, но 27 декабря отодвинул дату выступления еще на две недели. 10 января Гитлер приказал начать наступление 17 января в 8 часов 15 минут утра. Через три дня приказ был отменен. 1 мая 1940 г. днем "Х" было назначено 5 мая. 3 мая - перенос наступления на один день, затем еще на один, а потом - еще на один. Лишь 9 мая вечером Гитлер подписал приказ выступать 10 мая и не отменил его. С ноября 1939 по начало мая 1940 гг. Гитлер 27 раз отдавал приказ о наступлении и 26 раз отменял его.

Аналогичные изменения в сроках нападения происходили и в ходе осуществления планов десанта против Англии, который, как известно, не состоялся. В конце июля 1940 года, добившись сокрушительной победы на северо-западе Франции, Гитлер назначил срок десантной операции - 15 сентября. Срок высадки был передвинут на 21 сентября, затем на 27 сентября. За десять дней до истечения последнего срока 17 сентября Гитлер перенес начало операции на весну 1941 года. Однако наступила весна, а затем и лето, но операция так и не начиналась.

Судя по дневниковым записям Гальдера, Гитлер постоянно менял направление предполагаемой летней кампании. В конце июля 1940 г. он отдает Йодлю распоряжение начать подготовку к походу против СССР осенью того же года. Потом поход на СССР откладывается на весну 1941 г. При этом порядок действий должен был быть таким: сначала - марш-бросок в Россию, затем - десант в Англию. В ноябре 1940 г. Гальдер записывает: "Гитлер вновь проявляет интерес к операции "Морской лев"", то есть к планам десанта в Англии. 5 декабря - "главное внимание к "плану Отто"" (так сначала именовался "план Барбаросса"). 13 декабря - "войны с Россией не будет". 18 декабря - "принять меры к детализации "плана Барбаросса". Войны с Англией не будет". Эта чехарда не прекращается вплоть до 22 июня.

На основании сведений, которыми, вероятно, обладал Сталин, у него могло сложиться определенное впечатление о типичном поведении Гитлера перед началом ответственной военной операции: назначение точного срока, перенос его в последнюю минуту, затем перенос, еще перенос, а затем либо решение о старте, принятое за несколько часов до начала кампании, либо отсрочка военных действий на неопределенное время. К 22 июня советское руководство, вероятно, уже знало о первом сроке нападения - 15 мая, от которого Гитлер отказался. Возможно, Сталин надеялся, что Гитлер будет опять и опять переносить срок нападения. Для того, чтобы разобраться, почему нападение Германии 22 июня все-таки состоялось и кто проявил вероломство до и после этой роковой даты, надо принять во внимание события, которые происходили в странах за пределами России и задолго до 1941 г.

Ни Сталин, ни германские генералы не знали, что планы нападения на Англию, которые разрабатывались в немецких штабах, Гитлер не собирался осуществлять, так как они коренным образом противоречили основным идеологическим установкам "третьего рейха". Книга "Майн кампф", написанная Гитлером в тюрьме при активном сотрудничестве с его сокамерником Рудольфом Гессом, содержала не только план экспансии на восток, но и проповедь союза "нордических народов" Германии, Великобритании и США. Хотя идея реванша, взятая на вооружение нацистами, предполагала военный разгром Франции и восстановление западных границ Германии 1913 г., но главным для Гитлера было движение на восток. (Существенную роль в разработке этих идей сыграл основатель геополитики профессор Карл Хаусхофер, который, пользуясь либеральным режимом в мюнхенской тюрьме, постоянно навещал своего студента - Гесса и его друга, и давал им постоянные консультации. Вклад К.Хаусхофера в разработку нацистской идеологии заставил нацистов смотреть сквозь пальцы на брак профессора с еврейкой и на "нечистую кровь" его сына - Альбрехта, который стал верным помощником Гесса и соглядатаем последнего в ведомстве Риббентропа).

Эти идеи полностью соответствовали целям правящих кругов Великобритании, сформулированным еще в ту пору, когда Гитлер служил ефрейтором в рядах кайзеровской армии. Итоги первой мировой войны, казалось, полностью отвечали интересам союзников: поверженным оказался не только главный противник в центре Европы, но и неудобный союзник на востоке континента. О своем желании изолировать Россию и "отлучить" ее от Европы откровенно заявляли в правительственных кабинетах западных держав задолго до окончания войны. Узнав о февральской революции 1917 г., английский министр иностранных дел Бальфур тут же выдвинул план раздела России, так объясняя выгоды этого проекта: "Если вы сделаете абсолютно независимую Польшу ... вы отрежете Россию от Запада. Россия перестанет быть фактором в политике Запада или почти перестанет". Через полтора года, 6 декабря 1918 г., посол Великобритании во Франции лорд Берти констатировал успешное претворение этих планов в жизнь: "Нет больше России! Она распалась, исчез идол в лице императора и религии, который связывал разные нации православной веры. Если только нам удастся добиться независимости буферных государств, граничащих с Германией на востоке, то есть Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т.д., и сколько бы их им удалось сфабриковать, то, по-моему, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку".

Однако более дальновидные представители правящей элиты не были склонны проявлять чрезмерной эйфории. Хаос в России был для них источником тревоги, и они желали установить надежный контроль над одной шестой частью света. Вечером 11 ноября 1918 г., когда англичане шумно праздновали победу в мировой войне, военно-морской министр У.Черчилль пребывал в мрачном настроении. Позже он вспоминал: "С одной стороны, я боялся за будущее, с другой - я хотел помочь разбитому врагу". Черчилль пришел к выводу: "Покорить Россию ... мы можем лишь с помощью Германии. Германию нужно пригласить помочь нам в освобождении России".

Хотя на словах Лондон осуждал нацистский строй и многие действия германского правительства, действия английской дипломатии, начиная с прихода Гитлера к власти, полностью отвечали задачам, сформулированным Черчиллем в ноябре 1918 г. Лондон неоднократно вынуждал Париж уступать Германии, несмотря на вопиющие нарушения Гитлером Версальского договора. Мюнхенское соглашение не только знаменовало очередное отступление западных "демократий" перед Гитлером, но и отвечало планам Лондона, стремившегося направить экспансию Гитлера на восток. Лицемерная игра Лондона имела целью использовать Германию для "наведения порядка" в России.

Однако германо-польское сотрудничество, успешно развивавшееся после подписания договора о дружбе 1934 г. и имевшее антисоветскую направленность, столкнулось с проблемами в начале 1939 г. Подготовка совместного германо-польского похода на Украину, которая шла полным ходом после раздела Чехословакии (в нем Польша приняла посильное участие), затормозилась после того, как Германия решила начать реставрацию довоенных границ с территориальных претензий к Польше.

Даже после начала польской кампании Гитлер считал, что Запад примирится с захватом Польши, как он примирился с оккупацией Чехословакии. По этой причине объявление Англией и Францией войны Германии застало Гитлера врасплох. Как вспоминал личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт, зачитавший перевод английской ноты на заседании кабинета, фюрер некоторое время не мог прийти в себя от изумления. Возникла идея срочно направить Геринга в Лондон для ведения переговоров, но выяснилось, что второе лицо в Германии не успеет долететь до Англии: истечет срок английского ультиматума и наци №2 окажется военнопленным.

Однако неприятный сюрприз, который испытал Гитлер, получив ультиматум Великобритании, был ответом Лондона на тот неприятный сюрприз, который испытали Чемберлен и другие члены английского кабинета десять дней назад, узнав о подписании советско-германского договора о ненападении. Так как Германия сделала то, что ей не следовало делать по правилам молчаливого соглашения между Лондоном и Берлином, то и Лондон решил "наказать" Берлин.

И все же несмотря на формальное объявление войны между двумя государствами, обе стороны прилагали максимум усилий для того, чтобы свести взаимные потери к минимуму. Англия вместе с Францией воздерживалась от военных действий на Западе, пока Гитлер не сумел полностью подготовиться к решительным действиям. Гитлер вел себя как вредитель по отношению к своим вооруженным силам, когда 24 мая 1940 г. внезапно запретил Рунштедту совершить последний рывок к Дюнкерку и добить полумиллионный английский экспедиционный корпус и трехсоттысячную французскую армию, припертые к морю, и дал им возможность благополучно эвакуироваться на Британские острова. Одновременно Гитлер не прекращал заявлять о необходимости мира между "братскими нордическими народами" Англии и Германии.

После разгрома Франции Гитлер продолжает усилия, направленные на то, чтобы заключить мир с Великобританией. Официально и неофициально он заявляет о том, что не желает поражения Англии, так как крушение Британской империи разрушит основы гегемонии "арийской расы". Однако после отставки Чемберлена Гитлер приходит к выводу, что "партия мира", стоявшая у власти в Лондоне до мая 1940 г., потерпела поражение, а "партию войны", возглавлявшуюся Черчиллем, можно принудить к миру лишь силой. Гитлер начинает всерьез опасаться, что "алкоголик" Черчилль нанесет Германии удар в спину, когда германские войска приступят к решению своей главной задачи - "установлению арийского порядка" в России. По этой причине Гитлер демонстративно готовится к высадке в Англию: Лондон и другие английские города начинают подвергать бомбардировкам, а войска Роммеля, пришедшие на помощь дуче в Ливии и успешно разбившие английские войска, вступили на египетскую землю. Одновременно германские войска вторгаются в Грецию, а 20 мая немецкий десант захватывает остров Крит, нависший с севера над коммуникациями Англии с азиатской частью империи. В это же время в Ираке происходит пронацистский переворот и английский ставленник Нури Саид бежит из Багдада. Казалось, вопрос о захвате Германией Суэцкого канала и других ключевых позиций на Ближнем Востоке может решиться в ближайшие месяцы.

Позже Черчилль признавал, что ни один период войны не принес ему стольких волнений, как первая половина 1941 года. Ведя лицемерную игру, Черчилль вовсе не был заинтересован в том, чтобы открыто подписать с Гитлером пакт о разделе мира между "нордическими" народами. Он не возражал против того, что Гитлер поверил в его игру и считал его, идеолога германской экспансии против России, своим лютым недругом. Заявляя всему миру о своем отвращении к нацизму и готовности сражаться против Гитлера до конца, Черчилль делает все от себя зависящее, чтобы направить Германию на восток.

Решение этих задач заставляло Черчилля искать контактов не с фрондирующими немецкими генералами, которые поддерживали заговор Тухачевского и мечтали о российско-германском сотрудничестве против Запада. Черчиллю была известна их позиция. Они мечтали о реванше, но боялись гитлеровского авантюризма. Они были готовы арестовать Гитлера за несколько часов до Мюнхена, но отменяли планы переворота, узнав о том, что получили Судеты без боя. Они вступали в контакт с английской разведкой в период "странной войны", так как боялись "войны горячей", но прекращали контакты, как только их войска вступали в Париж. Опьяненные победой, они требовали от Гитлера решительности в Дюнкерке и немедленной расправы с Англией. Они выступили против Гитлера лишь в конце июля 1944 г., когда обреченность нацистского режима стала очевидной.

Единственным надежным проводником в реализации планов Черчилля, которые он вынашивал более 20 лет, был Гитлер. Воспользовавшись тем, что Гитлер и его окружение искренне верили в наличие "партии мира" и "партии войны", Черчилль берет под контроль попытки Гитлера вступить в контакт с мнимыми противниками Черчилля из фиктивной "партии мира". Британская разведка доносит Черчиллю об авантюристических планах фюрера похитить бывшего короля Эдуарда VIII (отрекшегося от престола после своего брака с разведенной женщиной) и превратить его в английского Петэна. Британская разведка доставляет Черчиллю переписку, которую ведет по поручению Гитлера и Гесса Альбрехт Хаусхофер с герцогом Гамильтоном. Эта переписка, которая шла фактически между Черчиллем с одной стороны, и Гессом и Гитлером с другой, привела к решению Гитлера направить "наци №3" в Англию для ведения переговоров с "партией мира". Беспрепятственный пролет Гесса и его прием на английской земле должен был обеспечить командующий северо-восточным участком противовоздушной обороны Шотландии герцог Гамильтон.

Пленение Гесса 10 мая 1941 г. разрушило иллюзии гитлеровской верхушки о всесилии "партии мира", но вполне отвечало планам Черчилля, который мог вступить в переговоры с одним из руководителей страны, сохраняя при этом мину "принципиального борца против нацизма". В то же время полет Гесса и отсутствие ясности относительно его миссии крайне встревожили Советское правительство, опасавшееся согласия между Лондоном и Берлином, ценой которого могла стать агрессия против СССР. 15 мая, через три дня после того, как стало известно о полете Гесса, Сталин, который 6 мая стал председателем Совета народных комиссаров, распорядился перебросить семь армий к западной Государственной границе СССР. Одновременно советская резидентура в Англии получила задание выяснить все о полете Гесса. Правда, отречение Гитлера от миссии Гесса, который был объявлен фюрером психически больным и снят со всех постов, и отсутствие видимых признаков сближения между Германией и Англией могли отчасти успокоить Москву. Активизация боевых операций немцев на Крите и в Египте создавала впечатление, что сделка между Гитлером и Черчиллем не состоялась. Настойчивость же, с которой английское правительство стало предупреждать СССР о возможности нападения Германии, лишь убеждала советских лидеров, что Черчилль пытается спровоцировать советско-германский конфликт после провала англо-германского примирения.

Сталин не догадывался, что английский премьер-министр своими предупреждениями лишь создавал себе "алиби" при последующем развитии событий, стараясь скрыть те сведения, которыми он располагал. Письмо, направленное Черчиллем Сталину 3 апреля через английского посла в СССР Криппса (о котором упоминал Хрущев в докладе на XX съезде КПСС), последний отказывался передать адресату в течение 12 дней, полагая, что оно вызовет лишь недоумение у Сталина, поскольку оно "слишком коротко и отрывочно".

Последующие предупреждения Черчилля были столь же туманными и неопределенными. Лишь в октябре 1942 г. советский разведчик Ким Филби смог доложить "Центру" о том, что Черчилль был прекрасно осведомлен о планах германского командования, поскольку в "письмах, привезенных с собою, Гесс достаточно подробно изложил планы германского правительства относительно нападения на Советский Союз. В этих письмах также содержались предложения о необходимости прекращения войны между Британией и Германией".

Действия Черчилля в 1941-1945 гг. показали, что он сделал все, чего желали Гитлер и его приближенные: он скрыл планы нападения на СССР и старался сколько возможно оттягивать открытие "второго фронта". Явный саботаж Англии в поставках вооружений и других стратегически важных материалов, откровенное нежелание союзников, особенно Черчилля, открывать "второй фронт" сделали эти вопросы основными в ходе переписки между Сталиным и главами правительств Великобритании и США. Хотя Сталин решительно и резко требовал от партнеров по антигитлеровской коалиции выполнения ими своих союзнических обязательств, поставки через Северное море оружия Красной Армии были в конечном счете прекращены. Открытие же "второго фронта" состоялось лишь в середине 1944 г., когда стало ясно, что поражение Германии под напором Красной Армии является неотвратимым. Даже весной 1945 г., после вступления союзников на территорию Германии, как признался Черчилль через десять лет, он был готов к тому, чтобы вернуть немецким военнопленным их оружие и повести их в совместный поход против ненавистной ему России.

И все же известные факты не дают полной картины о сговоре "нордических народов". Очевидно, что Гесс был носителем слишком больших тайн. После своего приземления на шотландской ферме 10 мая 1941 г. никто, кроме представителей британских властей, не видел Гесса. В 1945 г. в связи с началом процесса участники международного трибунала потребовали доставки Гесса в Нюрнберг. Все подсудимые были в сборе. Лишь Гесс, который раньше всех оказался в плену, оставался вне стен нюрнбергской тюрьмы. Доставленный после долгих проволочек из Англии пленник был бледной копией Гесса, похудевший, измученный. Это не казалось удивительным: четыре с лишним года тюремного заключения могли изменить его внешний вид. Необычным в нем было другое: он никого не узнавал. Новый обитатель тюрьмы Нюрнберга не узнал Геринга и Палена, он не признавал себя на экране, когда показывали кадры документальных фильмов.

Созванная международным трибуналом комиссия из видных психиатров четырех стран пришла к выводу, что подсудимый страдает амнезией. Однако другой вывод комиссии вполне устраивал трибунал: "Потеря памяти не помешает ему понимать происходящее, но несколько затруднит его в руководстве своей защитой и помешает вспомнить некоторые детали из прошлого, которые могут послужить фактическими данными". Когда же на заседании суда было оглашено это решение медицинских светил, то подсудимый, попросив слово, заявил: "С этого момента моя память находится в полном распоряжении суда. Основания, которые имелись для того, чтобы симулировать потерю памяти, были чисто тактического характера". После этого заявления в прессе было объявлено, что Гесс был симулянтом и будет судим наравне с другими за свои деяния.

Между тем, судебный психиатр Джордж Джилберт, наблюдая за подсудимым, констатировал, что он по-прежнему страдает от полного провала памяти. Его подельники старались избегать с ним общения, считая, что Гесс рехнулся. Подсудимый отказывался от встреч с родными и впервые встретился с ними лишь после 27 лет пребывания в тюрьмах. Джилберт в своих воспоминаниях констатировал, что подсудимый мог "сидеть в камере весь день в состоянии апатичной прострации, не будучи в силах вспомнить хоть что-нибудь из прошлого, включая свой полет в Англию. Порой казалось, что он нарочно пытается подавить воспоминания, которые мелькали в его затуманенном сознании, но у нас не было сомнений в том, что он - в состоянии полной амнезии".

Лишь через много лет английский врач X.Томас убедительно доказал, что нюрнбергскому подсудимому, а затем узнику Шпандау и вспоминать-то о Гессе было нечего, так как несчастный человек с утраченной памятью никогда не был Гессом. Получив в 1972 г. назначение на пост главного врача британского гарнизона в Западном Берлине, Томас узнал, что в круг его обязанностей входит организация ежемесячных медосмотров Гесса - единственного узника тюрьмы Шпандау. Будучи специалистом по огнестрельным ранениям, Томас жаждал встречи с заключенным по чисто профессиональным соображениям. Он знал, что во время первой мировой войны Гесс был тяжело ранен в грудь. Томас знал, что такие раны оставляют последствия на всю жизнь: ребра плохо срастаются, в легких остаются рубцы и раненым трудно дышать во время физических нагрузок. Между тем, Томас с удивлением узнал, что заключенный Шпандау постоянно марширует по тюремному двору и камере и, по подсчетам тюремщиков, уже вполне мог дошагать до Китая. Томас также узнал, что медосмотры давно превратились в повод для небольших застолий между врачами четырех великих держав, в ходе которых узнику задавали пару формальных вопросов, а затем возвращались к пирушке. На сей раз Томас настоял на тщательном обследовании заключенного. Его коллеги не возражали, узнав, что на сей раз веселый ужин состоится в британском госпитале.

Как только заключенный разделся перед рентгеноскопией, Томас внимательно осмотрел его торс. Он был поражен: никаких следов ран на его теле не было! Томас знал, что шрамы от таких ран нельзя удалить никакой пластической операцией. Рентгеновские снимки подтверждали первое впечатление врача: рубцы в легких, неизбежные после сквозных огнестрельных ран, отсутствовали! С медицинской точки зрения, "Гесс" из Шпандау не имел, ничего общего с Гессом - соратником Гитлера. Более шестидесяти коллег Томаса впоследствии подтвердили вывод врача. В 1979 г. Томас опубликовал книгу, в которой доказывал свою правоту. В 1994 г. книгу, раскрывающую обман Черчилля, опубликовал видный американский журналист Луи Килцер.

Разумеется, даже если бы речь шла не о личности одного из влиятельнейших лидеров гитлеровского рейха, то судьба новой "железной маски" могла бы привлечь внимание общественности в любом веке. Но не в двадцатом - веке массовой информации и еще более массовой дезинформации, веке научных открытий и многочисленных "закрытий" всевозможных "неудобных" тайн и проблем, веке создания лживых версий и фальшивых сенсаций и уничтожения подлинной правды о совершающихся общественных процессах.

Тайна Рудольфа Гесса позволила Запалу скрыть свое соучастие в преступной войне против нашего народа. Фактически нашей стране пришлось не только в одиночку выдержать основную тяжесть мировой войны, но и преодолевать последствия международного заговора, в котором участвовали ее союзники. Победа нашего народа сорвала планы установления гегемонии ведущих "нордических" держав мира в 1945 г. Попытки же свалить на Сталина вину за последствия агрессии и заговора не только позволили скрыть истинных виновников преступлений против нашей страны, но и открыть их наследникам новые возможности для более успешного повторения того, в чем они преуспели полвека назад.

* * *

Разоблачение фальши антисталинских легенд необходимо для очищения сознания от лжи, заполонившей умы людей. Их уродливость и вздорность не только искажают образ руководителя страны, но деформируют историческое сознание соотечественников. Однако было бы неверным, продемонстрировав нелепость антисталинских мифов, вернуться к "кантатам о Сталине", в которых лишь воспевалось бы "величие сталинских лет". Еще более нелепыми были бы попытки вернуть ушедшее время со всеми его жестокостями и беззакониями.

Действия Сталина следует оценивать в контексте эпохи, в которой совершенствование человечества оценивалось прежде всего с точки зрения его материальных достижений, и не было жертв, считавшихся слишком большими во имя экономического прогресса...

Однако Сталин был не только сыном своего времени, но и его активным созидателем, и нередко он сам устанавливал ту тяжелую цену, которую пришлось заплатить народу за ускоренный бросок вперед. Далеко не всегда эта цена была справедливой и разумной. Беспощадное преследование всех, кто бросил вызов единообразию общественной и духовной жизни, голод в начале 30-х гг., хроническая бедность разоренной русской деревни, страдания миллионов людей, которые испытали аресты, допросы, мучения и отчаянную борьбу за доказательство своей безвинности и за выживание в тюрьмах, лагерях и ссылках, - все это стало прямым результатом сталинских решений, в которых упрямство, своеволие и безжалостность Сталина играли не меньшую роль, чем суровая целесообразность исторического времени.

Сколько русских людей, приходя на Красную площадь, долго пытались разгадать загадку Сталина в чертах серого гранитного изваяния над его могилой? Они без объяснений понимали произнесенные одним из стоявших часто повторяющиеся слова раздумья: "И все-таки ... И все-таки ...". Ведя игру по жестоким правилам своего времени, а порой усиливая их жестокость, Сталин добился превращения страны, ослабленной и разоренной многолетней смутой, в мощную супердержаву. Что бы ни писали волкогоновы, триумф Сталина стал триумфом страны. Вместе с тем, тяжелые уроки войны и неизбежность новой "холодной войны" убедили Сталина в необходимости продолжать движение по пути индустриализации. Выступая накануне выборов в Верховный Совет СССР 9 февраля 1946 г., Сталин поставил задачу нового движения вперед по пути индустриализации. Он заявил: "Нам нужно добиться того, чтобы наша промышленность могла производить ежегодно до 50 миллионов тонн чугуна, до 60 миллионов тонн стали, до 500 миллионов тонн угля, до 60 миллионов тонн нефти. Только при этом условии можно считать, что наша Родина будет гарантирована от всяких случайностей. На это уйдет, пожалуй, три пятилетки, если не больше. Но это дело можно сделать, и мы должны его сделать".

Через сорок лет после этого выступления в статье, опубликованной в "Знамени", автор объявляет, что задачи, поставленные Сталиным в 1946 г., свидетельствовали о непонимании генералиссимусом научно-технических реалий, и уподобляет производственные задания, предложенные Сталиным, плану по производству кремневых наконечников к стрелам и копьям. На самом же деле программа, выдвинутая Сталиным на послевоенные десятилетия, предусматривала преимущественное развитие науки и техники. Еще до того, как Сталин огласил свои знаменитые цифры о будущем производстве стали, чугуна, нефти и угля, он заявил о том, что "особое внимание будет обращено ... на широкое строительство всякого рода научно-исследовательских институтов, могущих дать возможность науке развернуть свои силы. Я не сомневаюсь, что если окажем должную помощь нашим ученым, они сумеют не только догнать, но и превзойти в ближайшее время достижения науки за пределами нашей страны".

Сразу после окончания войны поля победоносных сражений превратились в стартовые площадки для штурма новых вершин. Создание советской атомной бомбы в 1949 г. положило конец американской монополии на самое разрушительное оружие. Испытание в СССР термоядерной бомбы в августе 1953 г., состоявшееся вскоре после смерти Сталина, свидетельствовало о том, что еще недавно отстававшая от Запада советская экспериментальная ядерная физика не только взяла реванш, но и опередила бывших лидеров. Запуск первого советского спутника в октябре 1957 г. также стал возможным благодаря курсу на ускоренное развитие науки и техники, изложенному в феврале 1946 г. И хотя Сталин не стал свидетелем термоядерных и космических триумфов СССР, но не только Черчиллю была очевидна выдающаяся роль Сталина в превращении Страны Советов в могучую космическую державу.

Нет сомнения и в том, что курс, взятый Сталиным, помог СССР добиться военно-стратегического равновесия в беспрецедентном, изнурительном для нашей страны соревновании с Соединенными Штатами Америки. Вряд ли можно сомневаться в том, что последовательное продолжение сталинского курса обеспечило бы стране победу в "холодной" войне. Бесславное же ее поражение в 1989-1991 гг. было плодом усилий тех, кто заставил народ поверить в ненужность достигнутых побед и бессмысленность принесенных жертв.

Вульгарности и невежеству новых диктаторов, примитивизму массовой культуры и официальной пропаганды, циничному обману народа менялами и процентщиками помогают сфабрикованные легенды о Сталине, от воскрешения которого якобы "спасают" страну новые хозяева страны. Убеждение же в том, что в прошлом наша страна могла безропотно подчиняться лишь грубому произволу и безумию, оправдывает пассивность людей, считающих, что жестокое насилие и бессмысленные действия властей, бесправие обманутого народа являются вечной судьбой России.

 

Опубликовано в 1995 году в журнале "Слово", №№7-8, 9-10, 11-12.

К НАЧАЛУ ДОКУМЕНТА

Смотри на YouTube03 интересные материалы и новости на любой вкус.

Hosted by uCoz