До 11 апреля мы с Германом
изучали график полета, отрабатывали все элементы
задания. Нужно было запомнить все операции,
которые предстояло выполнить в полете. Помогали
нам в этом и создатель космического корабля, и
видные советские ученые. Привыкали мы и к
«космической кухне» — сокам и паштетам, которые
предстояло есть из особых туб.
День перед полетом был отведен для полного
отдыха. В домике, где жили мы с Германом, звучала
тихая музыка. О полете не разговаривали.
Вспоминали детство, прочитанные книги, увиденные
фильмы. Весело посмеивались друг над другом,
вспоминая всякие забавные случаи и происшествия.
Кроме врача, который был с нами почти постоянно,
заходили друзья по отряду, Главный
Конструктор.
Спать легли в девять вечера. Помнится, снов я не
видел. В половине шестого утра разбудил врач.
Встал и Герман, напевая, как обычно, шутливую
песенку. Последняя проверка. Все — в норме. Мне
помогли надеть скафандр. Тут же, кажется, я дал
первые в жизни автографы. Потом мы с Германом
сели в специальный автобус, в котором начинается
уже космическая жизнь. Скафандр подключается к
приборам, подающим воздух.
У подножия ракеты — огромного, устремленного в
небо сооружения — попрощался с провожающими и на
лифте поднялся к вершине ракеты. О чем я думал,
сидя в кресле космического корабля перед
стартом? Уже была проверена техника связи.
Слышалась музыка: друзья позаботились, чтобы я не
чувствовал одиночества.
Двигатели ракеты были включены в 9 часов 07
минут. Сразу же начали расти перегрузки. Я
буквально был вдавлен в кресло. Как только «Восток» пробил плотные слои
атмосферы, я увидел Землю. Корабль пролетал над
широкой сибирской рекой. Отчетливо были видны
островки на ней и освещенные солнцем лесистые
берега. Смотрел то в небо, то на Землю. Четко
различались горные хребты, крупные озера. Видны
были даже поля. Самым красивым зрелищем был
горизонт—окрашенная всеми цветами радуги
полоса, разделяющая Землю в свете солнечных
лучей от черного неба. Была заметна выпуклость,
округлость Земли. Казалось, что вся она опоясана
ореолом нежно-голубого цвета, который через
бирюзовый, синий и фиолетовый переходит к
иссиня-черному...
 |
- Наблюдаю облака над Землей,
мелкие кучевые, и тени от них,- сообщал Гагарин
после выхода на орбиту.-Красиво. Красота! |
Невесомость, к которой
я быстро привык, сыграла со мной злую шутку. После
одной из записей в бортовой журнал я отпустил
карандаш, и он свободно поплыл по кабине вместе с
планшетом. Но неожиданно развязался узелок
шнурка, на котором был закреплен карандаш, и он
нырнул куда-то под сиденье. С этого момента я его
больше не видел. Дальнейшие свои наблюдения
пришлось передавать по радио и записывать на
магнитофон. За исключением этого небольшого
происшествия, ничего непредвиденного не
произошло. Заранее разработанный график полета
соблюдался точно. До самого спуска все шло
примерно так, как мы рассчитывали на Земле.
В 10 часов 25 минут
автоматически было включено тормозное
устройство. Корабль вошел в плотные слои
атмосферы. Сквозь шторки, прикрывавшие
иллюминаторы, я видел багровый отсвет пламени,
бушующего вокруг корабля. Невесомость исчезла,
нарастающие перегрузки вновь прижали меня к
креслу. Они увеличивались и были сильнее, чем при
взлете. В 10 часов 55 минут, через 108 минут после
старта, «Восток»
благополучно опустился на поле колхоза
«Ленинский путь» у деревни Смеловки.
В своем ярко-оранжевом
скафандре я, наверное, выглядел странно. Первые
земляне, женщина и девочка, боялись подойти ко
мне поближе. Это были Анна Акимовна Тахтарова и
ее внучка Рита. Потом с полевого стана подбежали
механизаторы, Мы обнялись, расцеловались. За те
неполных два часа, которые я провел в космосе,
радио донесло и сюда, и во все концы Земли весть о
запуске. Моя фамилия уже была известна тем, кто
меня встретил.
«Восток» спустился в
нескольких десятках метров от глубокого оврага,
в котором шумели весенние воды. Корабль почернел,
обгорел, но именно поэтому казался мне еще более
красивым и родным, чем до полета.
